Дни шли за днями, и когда ворон, подобно искусному каменщику, закончил свой дом, его жена выщипала свои прошлогодние перья и устелила ими гнездо.
Так началась их счастливая семейная жизнь. Когда зазеленели деревья, в гнезде появились первые четыре яйца, из которых скоро вылупились желтоклювые дети. Ежегодно стали появляться новые поколения воронят, пока голые до этого тополя усадьбы не покрылись гроздьями гнезд.
Прошло много лет после свадьбы ворона. Однажды осенью, улетая в теплые приморские края, стая присела отдохнуть на ржаное поле. Никто не заметил, как из кустов вышел человек и, приложив к плечу ружье, открыл по птицам стрельбу. Было много дыма и грохота. Растерявшиеся вороны черными парами поднялись в воздух. Когда опасность миновала, старый ворон со страхом окликнул свою подругу, но никто не отозвался.
Встревоженный ворон отделился от стаи и полетел обратно. Уже издали увидал он человека, который стоял на пашне, держа в руках шест, и прилаживал к нему убитую птицу.
Но вот человек ушел. Ворон несколько раз пролетел над полем, тоскливо каркая. Спустившись еще ниже, он ясно разглядел свою подругу: с поникшей головой, с закрытыми глазами, она висела, покачиваясь на ветру.
С тех пор скука и одиночество стали его уделом.
От этих скорбных воспоминаний старого ворона пробудил утренний звон колоколов. Гул шел откуда-то из-под его ног, наплывая со всех сторон, и ворону казалось, что этот погребальный звон пророчит ему близкую кончину. И, словно спасаясь от голода, от холода, от пугающего грохота колоколов, он поднялся в воздух, с трудом размахивая окоченевшими крыльями.
Промаявшись с добрый час, ворон увидел внизу спокойно простирающиеся воды, окруженные пустыми, почти голыми холмами. Однако, пролетев над берегом реки, он не заметил ни обычно выбрасываемой волной рыбы, ни какой-нибудь другой пищи. Кругом только безнадежно серел песок, белели раковины.
Спустившись, неуклюже подпрыгивая, ворон двигался вдоль берега. Несколько раз его озаряла светлая надежда: на песке он различал следы птиц и зверей.
Много часов длилось это странствование, пока из-за холмов навстречу ворону не вышла собака. Собственно, это был только остов когда-то крупной собаки — такая она была тощая, измученная голодом и долгой дорогой. Шла она наперерез ветру, трепавшему ее клочковатую рыжую шерсть. Ворону показалось, что собаку эту он когда-то знал.
Да, конечно, это был Рудис из усадьбы.
Наверно, на старости лет его выгнали из дому.
Проковыляв несколько шагов, собака остановилась и принялась хватать зубами песок. Ворон осмелел, подпрыгивая, подлетел поближе посмотреть, что делает его собрат по несчастью. Собака копала землю передними лапами и наконец, вырыв глубокую яму, вытащила оттуда две большие кости с присохшими к ним остатками мяса.
Теперь ворон ничего больше не видел, ни о чем больше не думал. В нем не было уже ни предчувствия смерти, ни боязни опасности — все заглушил этот чудесный запах мяса, которого он не ощущал уже много дней. Ворон одним прыжком подскочил к яме, вырытой собакой, и потихоньку принялся клевать за ее спиной выкопанную кость.
Рудис обернулся и злобно зарычал. Ворон жалобно закаркал, но у пса зрение было хуже, чем у ворона, и он не узнал своего прежнего товарища. Пес был такой несчастный, такой тощий, что на него невыносимо было смотреть.
Положив кость, пес снова долго и внимательно смотрел на ворона своими мутными, слезящимися глазами. Да и ворона, потрепанного и окоченевшего, с обломанными когтями и облезшим хвостом, трудно было теперь узнать. Ветер, раздувая его жидкие перья, обнажал покрытое пупырышками тело. Птица дышала с трудом, широко разевая клюв.
Злоба Рудиса, как видно, остыла, и он, как бы приглашая товарища разделить трапезу, оттащил подальше свою кость, а вторую оставил птице. Ворон благодарно каркнул и подобрался к кости. Это был хребет изрядного поросенка, внутри которого таился вкусный мозг.
Словно клещами, ворон вцепился в кость обеими лапами и принялся долбить ее. Потом он и сам удивлялся, откуда это появилось в нем столько силы.
После нескольких часов тяжелой борьбы с костью, измученный и весь грязный, ворон почувствовал, что его зоб наполнился. Это был настоящий пир, такого пира он не знавал уже много месяцев.
Когда оба наелись, Рудис сгреб остатки трапезы в яму и мигом заравнял ее песком.
Таким же медленным шагом, опустив голову, Рудис поплелся к холмам, а за ним следовал ворон. Собака растянулась у холма в какой-то ямке, а ворон устроился невдалеке от ее ложа, на верхушке сосны.