— А вот не скажу!
— Не скажешь?
— Не скажу.
— А если я пару желтых голубей тебе дам?
— Все равно не скажу!
— А если книжку с картинками?
— Не скажу!
Прунце носился так быстро, что никто за ним не мог угнаться.
Прунце схватил за руку пытающегося улизнуть Стяпукаса и стал выкручивать ему пальцы. От боли у Стяпукаса даже в глазах потемнело. Только теперь, увидев искаженное злобой лицо Прунце, мальчик понял, что попал в лапы жестокому, беспощадному врагу и никакими мольбами от него не отделаться. Стяпукас понял, что он совершил что-то страшное и непоправимое. Всем своим существом мальчик чувствовал, что он не должен был говорить этого. На короткое мгновение ему представился человек, лежащий на гумне, в сене, потом мужики, повешенные на Бурбинской пустоши, и душу его охватил страх.
— Скажешь или нет? — кричал Прунце.
Повалив Стяпукаса наземь, он вывернул ему руку и так придавил коленями грудь, что у бедняжки захватило дыхание.
Поняв, что больше ему уже не выдержать, Стяпукас сквозь слезы крикнул:
— Ну пусти, тогда скажу!
Его охватило желание только на один миг освободиться от мучений, а потом — хотя бы смерть… Прунце отпустил его руку.
— Это заяц, — сказал Стяпукас первое, что пришло ему на ум.
И это его спасло.
— Какой заяц, живой или мертвый? — быстро спросил Прунце.
— Мертвый, — ответил Стяпукас, еле соображая, что говорит.
Прунце встал, опустил руку в карман, вынул оттуда горсть гороха и высыпал его в рот. Он смотрел на Стяпукаса, жевал и смотрел. Оба его брата стояли рядом.
— Ясно, — произнес наконец Прунце. — Теперь ясно, кто наши капканы в кустах очистил. Это ты, да?
— Я… — ответил Стяпукас, совсем не боясь мщения, ожидая его, принимая на себя мнимую вину, только чтобы сберечь великую тайну гумна.
— Сколько зайцев ты нашел в капканах? — снова спросил Прунце, угрожающе меряя Стяпукаса глазами с головы до ног.
— Одного, — спокойно ответил мальчик и медленно прикрыл лицо локтем.
— Врешь, вор! — крикнул Прунце и нанес Стяпукасу такой удар под ложечку, что тот только охнул; согнувшись, он ухватился за бок, но не упал.
Второй удар Прунце пришелся ему в подбородок, и тут уже Стяпукас упал, стукнувшись затылком о лед. Мальчику показалось, будто кто-то накинул на солнце платок, потом из глаз его посыпались искры, и стало совсем темно…
Очнулся Стяпукас, когда вокруг никого уже не было. Исцарапанный коньками лед блестел так, что на него было больно смотреть. Мальчик приподнял голову и почувствовал нестерпимую боль. Изо рта его струйкой текла кровь. Видел он одним только глазом. Стяпукас попытался было встать, но снова опустился на лед. В первый раз в жизни он громко и горько заплакал. Он представил себе, что так и умрет здесь, на льду, и что вороны выклюют ему глаза. Но это же придало Стяпукасу сил, и он пополз.
Как мальчик добрался до дому, как встретила его мать, он не помнил, только когда его раздевали и перевязывали, он все время повторял:
— Я катался, мамочка, я катался, катался и…
— И упал, мой маленький… — подсказала мать.
— И упал… — обрадовался Стяпукас.
Ему помогли произнести слово, которое он уже некоторое время так безуспешно старался выговорить.
Когда Стяпукас выздоровел и в первый раз подошел к окошку, он увидел, что не только речушку, но и большую реку затянуло льдом. Он повернулся и внимательно посмотрел на отца, а потом на мать, но раз тайна, значит, тайна, и Стяпукас не стал задавать никаких вопросов. Только на гумно отец его больше уже ничего не носил.
1945
ТУРМАН
Противников разделяла мелкая река. Посреди реки, словно маленькие островки, подымались над водой разбухшие, лоснившиеся на солнце туши убитых лошадей.
На засеянные поля падали снаряды, выбрасывая огромные, заслоняющие солнце столбы земли.
На левом берегу окопались фашисты, на правом — красноармейцы, только вчера отступившие за реку и установившие на холме батарею.
Летний зной дрожал над полями опустевшей деревни. Не видно было ни людей, ни животных. Потрясенный взрывами воздух волнами набегал на цветущие просторы ржи, над которыми поднимались зеленоватые, пахнущие хлебом облака.
Вот снова разорвался снаряд. С крыши ближнего хлева усадьбы скатилось что-то напоминающее узел платья и шлепнулось на землю.
Из вороха одежды высунулась худенькая детская ручка и выглянули испуганные голубые глаза. Это был паренек лет девяти, со светлыми, падающими на уши волосами, с худым, бледным лицом. К груди он прижимал голубя.