«Ага, — сказал себе Мотеюс. — Видно, здесь лежал не один человек, и было это совсем недавно: рожь еще не выпрямилась».
Вернулся Мотеюс домой озабоченный. Жене он ничего не сказал, но днем, улучив минутку, разыскал доски и заколотил окно.
С этого дня он спокойно принялся ждать. Ожидая «их», он не боялся лихой смерти от вражьей руки (смерти, какою погиб и его сын), потому что душой чувствовал справедливость и правду того, что он делает и за что он готов умереть, и это придавало ему силы и бесстрашия.
Как-то раз ночью Мотеюс внезапно проснулся и, быстро сев на кровати, прислушался. Кто-то как будто легко коснулся рукой его лба. Жена спала, а может, только притворялась спящей: в последнее время она жаловалась, что у нее «заячий сон», что ее все тревожит. Нет, на этот раз она действительно спала. Кругом было тихо, совсем тихо. Прошел сильный, но недолгий дождь, и Мотеюс чувствовал его влажную свежесть.
Старик поднялся с постели, подошел к окну. Тотчас же он заметил человека, стоявшего у хлева. Ошибиться было трудно, а вглядевшись, уже можно было различить несколько темных фигур, которые быстро, почти бегом приближались со стороны речки. Они рассеялись цепью, и когда подбежали к забору, отделявшему двор от загона, Мотеюс услышал треск. Однако это не ломали забор, как сначала показалось старику, а стучали в дверь. Успев сообразить, что людей значительно больше, чем он мог разглядеть, он двумя прыжками отскочил за печь, нащупал на полке гранаты и сунул их за пазуху. Агнешка уже стояла рядом с ним в одной рубахе.
В дверь теперь уже ломились. Зарядив винтовку, Мотеюс наблюдал из-за печки за единственным незаколоченным, но прикрытым ставней окном и за дверью. За стеной, во дворе, шептались.
«Если бы они шли с честным намерением, они бы окликнули меня по имени», — подумал старик и в ту же минуту действительно услышал знакомый голос:
— Мотеюс, открой!
Это едва его не погубило — старик уж было пошел к двери… К счастью, в эту минуту звякнуло разбитое стекло, и от сильного удара дрогнула ставня. Струя свежего ночного воздуха вместе с едким запахом пороха ворвалась в избу. Теперь выстрелы трещали один за другим, и на голову Мотеюса посыпались с потолка щепки. Старик увидел, что жена его все еще стоит, и, задыхаясь, крикнул ей:
— Ложись!
Как ему показалось, она легла послушно, не торопясь.
Тогда он приоткрыл дверь из избы в сени и выстрелил. Потом, пробравшись ползком вдоль стены, выстрелил еще раз в щель в ставне. Так, двигаясь ползком туда и обратно, он стрелял, и звуки его выстрелов сливались с теми, которые доносились со двора. Когда он в третий раз возвращался из сеней, внезапный порыв сквозняка швырнул его на землю, и наполовину раскрытая дверь захлопнулась. Когда он подполз и плечом приоткрыл дверь, в избе показались уже огненные языки — горела постель. Он понял, что бандитам удалось швырнуть гранату через пролом в ставне.
Жена была жива: Мотеюс видел, как она ползала по полу, нащупывая что-то руками. Он не сразу понял, что такое она делает, да у него и не было времени об этом думать. Он стрелял теперь при каждом шорохе в каждую проскользнувшую мимо щели ставни тень. Совсем не обращая внимания на пули, не думая об огне, который уже полз по стене, метался он по своей избе. Вот снова в щели промелькнула тень, и старик опять выстрелил. Бегущий остановился, словно желая спросить или посмотреть, откуда стреляют, и, сгорбившись, упал на месте.
— Э-у-у!.. — услышал Мотеюс похожий на мычанье теленка крик раненого.
— Ага, получил свое! — пробормотал Мотеюс и быстро зарядил винтовку.
На дворе уже не стреляли. Мотеюс увидел, как к раненому бросились трое или четверо. Этого только ему и надо было: он прицелился и выстрелил снова.
— Ага, не нравится! — еще радостнее пробормотал он.
На этот раз нападавшие, с громким криком подхватив раненого, кинулись за хлев. Тогда Мотеюс стал на колени возле подоконника и, вытащив из-за пазухи гранату, швырнул ее в окно. Он ждал, но взрыва не было, и Мотеюс выругался. Он чувствовал, что забросил гранату слишком близко, она упала где-то возле стены. Однако еще через мгновение раздался взрыв. Грохот был сильный, но в избе мелькнула только неясная вспышка.
Приближалось утро, и на дворе становилось все светлее. За окном уже не стреляли, только пересвистывались и кричали что-то друг другу. Голоса все слабели. И тут Мотеюс вдруг услышал, как вдалеке тревожно залаяли деревенские собаки. Он все еще сидел на полу и, подымая голову, время от времени выглядывал в выбитое окно, так и не выпуская из рук винтовки.