— И я бы купил велосипед.
Немного постояв в раздумье на перекрестке, мы пускаемся дальше по накатанной дороге. Оглянувшись, мы видим вдали поля нашей деревни. Далеко-далеко стоят наши избы. Я даже различаю на холмике своих коров, а Симукас, взобравшись на пригорок и вглядевшись, замечает свою Предводительницу, которая как будто плывет по пастбищу. Она крохотная-крохотная, как паук, и рога у нее блестят на солнце. Чтобы лучше видеть, мы прикрываем глаза ладонями.
Теперь что ни шаг — перед нами открываются невиданные картины. Там, вдали, краснеет большой дом усадьбы, потом мы видим огромный пруд, на нем много гусей. По дороге мы встречаем незнакомых людей. Одним мы кланяемся еще издали, от других прячемся в траву.
Из одной избы, стоящей у дороги, выбегает небольшая черная собачка и, как бешеная, кидается на нас. На минуту мы замираем от страха — может быть, нам вернуться обратно? — но из избы выбегает баба и успокаивает:
— Не бойтесь, дети. Она не кусается. Идите себе, идите!
И правда, собачка, немного полаяв, виляет хвостом и так к нам ластится, что даже дает себя погладить.
— Сабалюк, Сабалюк, идем в город! — говорит ей Симукас, и собака следует за нами.
Должно быть, ее и на самом деле зовут Сабалюк, потому что она довольно долго бежит за нами. Потом, повалявшись в дорожной пыли, отстает.
— Во, гляди! Мельница! — кричим мы оба в один голос, увидев выступившие из-за кустов крылья мельницы и кровлю, похожую на шапку.
К мельнице мы бежим стремглав. Земля вокруг нее истоптана копытами лошадей, изъезжена колесами телег, а трава вся белая от мучной пыли.
Мы собираемся уже подняться по лестнице, посмотреть, как устроены жернова и шестерня, но на дороге показывается человек, который шагает прямо к мельнице.
— Немец! — кричит Симукас, и мы стремительно бежим прочь.
Мы знаем, что здесь где-то живет немец-мельник.
Как только мы добираемся до дороги, человек тоже сворачивает за нами, а когда мы, испугавшись, пытаемся вернуться к мельнице, человек, словно нарочно, тоже направляется к ней.
Теперь нам понятно: это действительно тот самый немец, и он решил нас поймать. Только в чем же наша вина перед ним? Однако решать этот вопрос нет времени, мы бросаемся в рожь. Приложив ухо к земле, слушаем.
— Прошел уже?
— Громко не разговаривай! — толкает меня локтем Симукас.
Так, почти не дыша, высидев с добрый час, мы наконец на четвереньках выползаем на дорогу. Поднимаем головы, и — о ужас! Человек стоит в нескольких шагах от нас и ждет. На нем длинный черный пиджак и мешок за плечами.
Мы оба теряемся, не знаем, что делать.
— Ну, Антунук, отец дома? Теленка все еще не продали? — спрашивает человек, оборачиваясь к Симукасу.
Нас очень удивляет то, что он одного из нас называет Антанукасом. Но, как видно, это совсем не мельник, и Симукас отвечает:
— Мы не топтали рожь… Мой отец Андрионас, и он не из этой деревни.
— А у нас есть теленок на продажу, — осмелев, говорю я. — Идите прямо-прямо по дороге, и вы найдете маму…
Больше он ни о чем нас не спрашивает, только, вынув маленькую коробочку, нюхает табак и, отходя от нас, чихает так громко, что даже мешок соскальзывает у него с плеч.
— Это купец, — решает Симукас. — Раз чихает от табака, значит, купец.
— А для чего ему нюхать табак? — спрашиваем мы друг друга и смотрим на удаляющегося незнакомца.
Вскоре страх проходит, и мы опять смело выходим на дорогу. Наших изб уже не видно, их давно заслонили холмы и луга чужих деревень. Сердце у меня сжимается, словно я навеки лишился родного края. Я так долго думаю об этом, что чувствую, как тяжелеют мои ноги. Мне хочется домой, но Симукас смело шагает вперед, он даже поет:
Я опять оборачиваюсь в ту сторону, где должны быть наши избы, и, отстав от Симукаса, говорю:
— Лучше вернемся домой…
Симукас останавливается, потом нагибается, выковыривает что-то из земли и говорит:
— Ступай! Я один пойду! — и встряхивает жестяную коробочку с деньгами. — Куплю сахарных барашков и сам все съем… А на другие две монетки куплю гармошку…
Я стою и полными слез глазами смотрю то на Симукаса, то в сторону дома.
— А ты мне и не нужен! — говорит он, снимает пиджачок, перебрасывает его через плечо и бежит под гору.
Я сижу и глотаю слезы. Симукас исчезает из виду, потом, снова поднявшись на новый холм, кричит мне, махая пиджачком:
— Город! Беги сюда скорей! Вот так красота!