- Каптер и не сведает: после, потом объясним, экая важность!..
- Да, важность какая: казна!..
Позвали мы Сеньку плот поглядеть, сколочен он был в три ряда из комлистых бревешек и два человека легко мог поднять на воде...
- Ай да плот, вот это я понимаю, да я на нем на тот свет с'едзил бы в сутки...
- Плот, - говорит Пенкин, - только водяному тонуть...
- А руль-то... забыли... без руля он все равно, что Пенкин без носу.
В миг пришвартовал Сенька большую доску от нар, привязал ее с одной стороны на веревку, так что плот стал похож на рожу, скривленную набок, отошел на два шага и говорит самодовольно:
- Ну, теперь, братцы, не трогать, командир придет, покажем устройство...
* * *
...Вечером пришел к нам Зайчик, был он навеселе, немного качался, в глазах висела муть, как паутина, но говорил все по делу, сел рядом с Сенькой на нары, а Иван Палыч и Пенкин немного поодаль...
- Ну, Сенька,- говорит Зайчик,- пришел немцу хомут!..
- Не хвалясь, ваш-высок, а Богу помолясь...
- А ты, Сенька, по-моему, в бога не веришь!..
- Как же это так можно в бога не верить?.. Я об этом даже и думать раньше не думал,- раскрыл Сенька удивленно глаза...
- Неверие больше барское дело,- строго говорит Пенкин, даже не ституловавши Зайчика,- нашему брату без веры жить, все равно, что зимой ходить разутком...
- А я вот, Пенкин,- задумчиво говорит Зайчик,- начинаю понемногу во всем сомневаться... Сомненья, Пенкин, сомненья!..
- Да вам, ваше-высоко, надобности нет... Вы от нашего брата куда как отменны, вы как-никак учёбу прошли...
- По-твоему, Пенкин, ученому человеку верить не надо?..
- Не то, что не надо, оно, конечно, это никому не мешает, а только у ученого человека выходит это совсем по-другому...
- Как по-другому?..
- Да так, ваше-высоко, у нас вера, как печка, печка избу греет, а мера душу: ученый же человек сроду печки не видал, ему в городу всё припасено, у него душа как в ватке лежит... Какой у него недохваток?.. сходил в магазин да купил...
Иван Палыч ухмыльнулся на Пенкина и сказал Зайчику:
- У Пенкина, ваше-высоко, язык колючей ежа...
- А у тебя, Иван Палыч, с защепом: с таким языком хорошо лизать сидячее место...
Иван Палыч нахмурился, но ничего не ответил, ин только поглядел на Зайчика, отвернулся, как бы хотел этим сказать: вы видите сами, ваше-высоко, какая у нас дисциплина,- но Зайчик хоть и понял это, только ласково на Пенкина улыбнулся и сказал Иван Палычу:
- У Пенкина, Иван Палыч, очень доброе сердце...
- Да вы не глядите на них, - засмеялся Сенька,- их водой не разольешь, а грызутся всегда, как собаки...
Иван Палыч и Пенкин посмотрели друг на друга, Иван Палыч хмурился, а Пенкин улыбался во всю бороду и словно собирался просить у Иван Палыча прощенья.
- Иван Палыч тоже хороший человек,- примирительно сказал Зайчик обоим.
- Его одолело начальство,- не унимался Пенкин.
- Я бы вот влепил тебе три наряда, тогда бы и вякать не вздумал!..
- Полноте, Иван Палыч,- сказал строго, по-начальнически Зайчик,- мы не в гарнизоне стоим... а потом, ведь... потом - мы односторонны...
- Эх, верно, ваше-высоко, на, Пенкин, трубку, набивай крепче...
Зайчик обнес солдат папиросами и, выходя, тихо сказал в сторону Сеньки:
- Когда пойдете, зайдите за мной...
Сенька вскочил с нар, вытянул руки по швам и отчеканил:
- Слушаю, ваш-высок!..
САПОГ ЕГО НЕМЕЦКОГО БЛАГОРОДИЯ
Результат от Сенькиной затеи был неожиданный...
Накануне вечером отнесли мы шагов на двести или триста выше по течению от острова кошку и канаты, ненарезанные вожжи, два пудовых мотка.
Сенька разделся до нага, привязал двумя мертвыми узлами кошку к концу каната, другим концом, наглухо, как пастухи вяжут кнуты, срастил оба мотка и со всем этим добром втемную - глаз выколи - полночь пошел овражистой вымоиной прямо к Двине.
Сердце у нас захолонуло, когда мы смотрели за всеми его приготовлениями, и всех нас немного прохватывала дрожь, как будто и мы тоже вместе с Сенькой разделись и нам по давно невидавшему веника телу тонкой иголочкой колет осенний, моросивший с вечера дождь.
Сенька у самой реки выпил залпом большую бутыль заливухи, прикрепил легким узлом кошку себе на груди, которая, кажется, так и впилась ему в синий сосок отточенным когтем, и, разводя воду руками, сначала пошел в воду, ежась и весь пригнувшись к воде, потом бултыхнул, забрал себе воздуху полную грудь, и перед нами в ночной темноте блеснули только Сенькины пятки.
За Сеньку мы не боялись, все мы хорошо знали, что Сенька старый волгарь, плавать умеет лучше, чем рыба, и быстрее, чем пароход, в воде может сидеть полчаса и только пускать со дна пузыри, когда в грудях сопрется жадно, одним могучим дышком захваченный воздух, а любил Сенька больше воды одну заливуху...
- Поплыл наш карась,- сказал Иван Палыч Зайчику в самое ухо, и Зайчик разглядел в темноте прыгающие глаза, трясущуюся козлиную бородку и всего Иван Палыча, так дугой и согнувшегося в ту сторону, откуда изредка доносился до нас еле различимый взмах по воде Сенькиных рук.
Видно, что Сенька больше плыл под водой, на поверхность появляясь только выдыхнуть воздух, тогда слышен был всплеск, словно большая рыба ударит хвостом по воде, различить, что это плывет человек, было бы трудно.
Зайчик нагнулся к реке и тронул воду рукой: показалась она ему холодной, как холоден лоб у почившего человека.
- Вода скоро замерзнет,- сказал Иван Палыч, тоже опустивши руку по локоть,- да это Сеньке-то лучше: холодная вода ленивей течет!
Никто из нас не подумал, что холодно Сеньке, знали мы все хорошо, что Сенька после долгого пьянства всегда раньше выхаживался летом в колодце, а зимой в проруби или полынье...
Вылезет он бывало из полыньи и с полчаса потом еще кружится вприпрыжку возле нее, на волосьях у Сеньки большие сосульки намерзнут, по всему телу, кажись, подернется иней, а он хоть бы что: оденется враз, на печку часа на два забьется, и потом опохмелья как не бывало.
С замиранием сердца смотрели мы, как понемногу разматываются мотки на берегу: Пенкин сидел над мотками, помогал веревке в воду сползать, и был тогда он похож на колдуна, который, как в сказке, хочет веревкой водяного царя изловить,- сидит он на корточках, смотрит горящими глаза-ми на пеньковый моток и каждое движение веревки провожает долгим и пристальным взглядом.
Вспомнили мы тогда Сенькин веселый рассказ, как он крест получил.
Сенька, то-ли придумал тогда небылицу лишь для того, чтобы нас посмешить и самому посмеяться, то-ли и в самом деле всё было так, как наворачивал Сенька Палону - трудно было решить...
Скоро от одного мотка ничего не осталось, Пенкин к другому было подсел, но веревка вдруг остановилась и дальше в воду не шла: Пенкин поднял к Зайчику бороду и показал на веревку:
- Крепит,- еле слышно пошевелил он губами...
Через минуту моток сдернуло с места, Пенкин налег на него, сапогом уперся о землю, а мы, не разобравши сначала, подумали все, что с Сенькой не ладно.
- Прохор Акимыч, плывет?..- нагнувшись, шопотом спрашивает Зайчик.
- Тише, ваше-высоко, а то подшумим, все в наилучшем порядке: по веревке стегает назад...
Веревка напружилась, очевидно, от каждого перехвата Сенькиных рук она ударялась по верху воды, Иван Палыч в воду по четверть вошел и нажал ее в воде сапогом:
- Чего доброго, дьявол, услышит...
Но излишня была наша тревога и осторожка, немцы как перемерли на этот раз, должно быть, и им надоело попусту палить, да и против островка навели мы тишину, как в церкви, изредка только для отвода глаз наши баловались из винтовок, но гораздо ниже того переката, в котором мы сейчас ставили якорь, да и немцы, видно, после неудачной стрельбы с нашей батареи слишком уверились в неприступности острова при невыгодном расположении наших окопов.