Я пошел за Сахбо. Перейдя арык, мы перелезли, как и вчера, через груды камней, нырнули в колючую заросль и, ободрав себе лицо и руки, вышли, наконец, к гряде невысоких синих скал. Я поднял голову, и то, что я увидел, поразило меня своим величием и красотой.
Над вершинами этих скал высились стены волшебных замков, моих детских выдумок, башни дивов и заколдованных красавиц. Это были красные утесы песчаников. А еще выше подымался третий ряд гор, вершины которых, пронизанные лучами солнца, сверкали, как драгоценные короны. И над всем этим великолепием плавали облака, белые, как хлопок, воздушные, как кружева, курчавые, как молодые барашки.
Мы подошли к небольшой мазанке, прилепившейся к скале. Часовые, прятавшиеся в расщелинах, не окликнули нас. Как видно, здесь все хорошо знали Сахбо, племянника самого курбаши. То же самое сделали джигиты, сидевшие на полу в сенях. Сахбо, не постучавшись, толкнул дверь в комнату.
Я увидел отца. Он стоял спиной ко мне и не заметил нашего прихода. Это дало мне возможность взять себя в руки. Я смотрел на спину отца. Он был в своем докторском халате, как всегда, подтянутый и аккуратный. Вдруг он оглянулся и увидел меня.
Я был так поглощен радостью встречи с отцом, что сначала не заметил в комнате никого другого и не сразу понял смысл сказанных этим другим слов:
— Ну, теперь, любезный доктор, я не стану докучать вам своими разговорами и оставлю вас. Аллах выказал вам свое милосердие! Значит, вы угодили аллаху!
Проходя мимо, этот человек слегка коснулся моего плеча шафрановой рукой. И уже потом я вспомнил, что мне знакомо его узкое, шафранового цвета лицо и халат, перетянутый офицерским ремнем. Это был тот третий, кого я увидел под навесом в торговых рядах кокандского базара рядом с Садыком Ходжаевым и маленьким Мухабботом.
Сахбо не знал ничего об этой давнишней встрече, я не придавал ей значения, а сейчас забыл думать обо всем, обнимая отца. Мой проводник, бывший кудукский товарищ, деликатно вышел из комнаты. Мы сели с отцом на кошму и, ничего не говоря, просто смотрели друг на друга.
Я притронулся к докторскому халату.
— Отец, ты их лечишь?
— Да, лечу, Алеша. Сначала я наотрез отказался… Это было еще в кишлаке, куда они обманом заманили меня. Потом, уже здесь, этот разговор со мной возобновил Курбан Вахидов. Ты видел его, он только что вышел отсюда. Это, по-видимому, бывший военный, и здесь он какое-то большое начальство.
Я слушал отца, страдая за него. Он продолжал:
— Я снова категорически отказался, сказав, что я не терплю насилия.
— Что же было потом?
— Потом Курбан Вахидов попросил посмотреть больного старика. Он сказал мне: «Доктор, это не воин пророка, это мирный кокандец. Вы его знаете. Он ваш больной, вы его не долечили». Слова Вахидова меня заинтересовали, я пошел к больному. Представь себе, Леша, это был наш сосед — старый Ходжаев!
— Садык Ходжаев?! Но ведь у него был проломлен череп!
Отец, верный своей медицинской точности, поправил меня:
— У него был ушиб затылочной области.
— Значит, ты лечишь этого шайтана?
Отец ласково сжал мне плечо.
— Почему — шайтана? Он больной старик. Знаешь, именно он убедил меня пойти и взглянуть на других раненых.
Я с тревогой слушал отца. Отец продолжал, как будто чего-то смущаясь:
— Старик напомнил мне о моем врачебном долге. Он сказал, что если мусульманин клянется на коране, он скорее бросится живьем в огонь, чем нарушит клятву. А ведь русский доктор тоже клялся лечить всякого, кто бы ни попросил его об этом, даже врага.
Теперь я отвел глаза в сторону. Вот как использовали наши соседи мою болтливость, мое хвастовство отцом!
Отец снова обнял меня за плечи.
— Ходжаев прав. Я не имею права отказать в помощи больным и раненым, раз я здесь.
— И раненым… даже если ты знаешь, что этот раненый шел убивать большевиков, красноармейцев и, может быть, даже убил кого-нибудь и ему не повезло?!
Отец встал с кошмы.
— Это, Леша, очень все сложно и тебе не понять. Здесь есть обманутые, запуганные люди.
Я встал ногами на кошму, чтобы быть ближе лицом к отцу, заглянуть в его глаза.
— Ты не веришь им, ты не с ними? — спросил я. — Это ведь басмачи!
Отец кивнул головой.
— Я не хотел говорить тебе, Леша, но ты стал совсем взрослым и можешь узнать. В Коканде я часто бывал у железнодорожников. Среди них много большевиков. Мне, как врачу, доверяли некоторые секреты…