— Гуляю…
— А что у тебя въ фартукѣ?..
И снова лишь черезъ мгновеніе, едва слышный замирающій голосъ Саиды отвѣтилъ:
— Цвѣты.
— Покажи мнѣ ихъ, вымолвилъ калифъ и дернулъ за фартукъ.
Края его выпали изъ омертвѣлыхъ рукъ Саиды, и изъ фартука, при блескѣ луны, посыпались на дорожку чудныя и пышныя розы всѣхъ цвѣтовъ.
Калифъ вскрикнулъ, бросился, обнялъ дочь, и ни слова не говоря, повелъ ее въ Альказаръ. Здѣсь, приведя къ себѣ, онъ всячески ласкалъ ее и, наконецъ, сталъ умолять простить его за подозрѣніе.
Саида оставалась смертельно блѣдна, трепещущая, едва живая.
— Что же съ тобой? спрашивалъ калифъ. — Неужели я такъ испугалъ тебя? Виновенъ во всемъ клеветникъ, обвинившій тебя въ преступленіи самомъ ужасномъ. Онъ сказалъ мнѣ, что ты тайно, всякій день, носишь хлѣбъ плѣннику-христіанину. А у тебя бывали цвѣты.
— Нѣтъ, родитель! воскликнула въ ужасѣ Саида, ломая руки, и страцшая, какъ сама смерть. — Нѣтъ, въ фартукѣ моемъ былъ хлѣбъ, а не цвѣты. Я всякій день носила туда пищу, чтобы спасти отъ смерти рыцаря. И въ этотъ разъ я тоже несла хлѣбъ…
— Но какъ же оказались вмѣсто хлѣба цвѣты? изумился калифъ.
— Этого я не знаю. Понять этого нельзя! А тотъ, кто пойметъ, долженъ умереть. Ахъ, какъ желаю я это понять.
— Стало быть, это чудо?!
— Да… И чудо не Аллаха, а чудо Бога христіанскаго. А мнѣ надо умереть…
— Не кощунствуй, дочь милая. Только Аллахъ правовѣрныхъ мусульманъ можетъ твордть чудеса на землѣ.
— Стало быть Аллахъ заступился за меня и плѣнника-христіанина, хотѣлъ спасти насъ отъ гнѣва калифа.
— Нѣтъ, дочь… Аллахъ не можетъ простить твой грѣхъ, твою помощь гяуру, собакѣ, христіанину.
— Вѣрю я въ это, отецъ, и спрашиваю: Кто же обратилъ въ единый мигъ пищу и хлѣбъ въ цвѣты?..
— Не знаю… Не понимаю…
— Я начинаю понимать и чувствую, что должна умереть.
И Саида лишилась чувствъ, долго лежала безгласная, безжизненная…
Три дня никто изъ правовѣрныхъ не видалъ повелителя; калифъ сидѣлъ одинъ, удрученный, задумчивый, терзался въ борьбѣ съ самимъ собою. Духъ сомнѣнія овладѣлъ имъ и мучилъ его…
Наконецъ, на третьи сутки, уже въ ночь, изъ Альказара вышелъ простой мавръ, судя по его скромной одеждѣ. Онъ прошелъ садъ, обошелъ казематъ и, отворивъ своимъ ключемъ тяжелый затворъ главныхъ воротъ, скрылся подъ темными сводами тюрьмы.
Но чрезъ нѣсколько мгновеній два человѣка снова вышли изъ этихъ воротъ: мавръ и узникъ-рыцарь.
— Иди вотъ въ этотъ домикъ, сказалъ мавръ — тамъ найдешь ты нашу одежду… За ночь выходи изъ города… Ступай на родину. Да сохранитъ тебя въ пути твой Богъ. И да проститъ мнѣ Аллахъ и Магометъ мой страшный грѣхъ предъ заповѣдью Корана.
— Благодарю тебя, добрый человѣкъ! воскликнулъ кастильскій рыцарь. — Но если узнается твое доброе дѣло, ты погибнешь. Калифъ тебя казнитъ.
— Нѣтъ. Калифъ самъ себя теперь казнитъ. То, что теперь въ душѣ его, хуже смерти! Узнай! Самъ Абенъ-Серрахъ съ тобою говоритъ…
V
Въ столицѣ Кастильскихъ королей было шумно. Былъ канунъ празднества дня Св. Духа, готовились всякія процессіи и крестные ходы, послѣ которыхъ долженъ былъ произойти рыцарскій турниръ.
Но особое оживленіе въ столицѣ было по поводу неожиданнаго радостнаго происшествія. Любимый племянникъ короля, рыцарь Алонзо, пропадавшій безсдѣдно, возвратился въ отечество живъ и невредимъ изъ мавританскаго плѣна. Родственники давно считали его погибшимъ, или убитымъ, или замученнымъ Маврами, давно оплакивали и молились о душѣ. его. Но болѣе всѣхъ оплакивала рыцаря его невѣста, прекрасная Изабелла.
Алонзо рыцарь, явившись на родину, не объяснилъ никому ни словомъ, какимъ образомъ спасся онъ изъ рукъ враговъ. Только одному королю, дядѣ Гонзало, повѣдалъ онъ все, что съ нимъ приключилось, какъ погибли другіе плѣнные и какъ уцѣлѣлъ онъ, и наконецъ благодаря заступничеству дочери калифа былъ имъ самимъ выпущенъ на свободу.
На предложеніе короля Гонзало назначить день празднества его брака, рыцарь признался въ тяжкомъ грѣхѣ. Онъ полюбилъ всѣмъ сердцемъ и всѣмъ разумомъ мусульманку. Ту, которой былъ обязанъ жизнью. Сердце его осталось тамъ, въ калифатѣ… Поэтому Алонзо считалъ еще болѣе грѣховнымъ дѣломъ наложить на себя узы таинства брака.
Съ первыхъ же дней своего появленія на родинѣ рыцарь сталъ вести себя загадочно для всѣхъ. Онъ не согласился участвовать въ турнирѣ, сталъ удаляться вообще отъ родныхъ и друзей и былъ занятъ однимъ дѣломъ.
Онъ разыскивалъ въ столицѣ и въ окрестностяхъ всѣхъ мавровъ, которые, когда-либо взятые въ плѣнъ, были рабами у разныхъ рыцарей. Найдя таковыхъ, рыцарь покупалъ ихъ себѣ въ рабы, но затѣмъ они исчезали безслѣдно. И никто не зналъ, что онъ давалъ имъ возможность возвратиться на ихъ родину.