убивал, и лгал, и нарушал все заветы,
его руки были в крови почти до локтей,
он был проклят, Век,
но дело было не в этом,
ибо всё обратимо — но Век смертельно устал,
и ему не хватало сил для борьбы с судьбою,
и его глубинный смысл стал — суета,
а его любовь — лишь жалость к себе, не боле,
и затравленный Век спивался, мелко блудил,
и незваным гостем тоскливо бродил по свету,
и искал свой глубинный смысл, и не находил,
это было обманом,
но дело было не в этом,
потому что Век уже чувствовал свой закат,
так кирпич, положенный в стену, теряет приметы.
Огласят приговор — он такой же, как все века.
Это будет обманом,
но дело вовсе не в этом…
Яблочко
Ты по тарелочке катаешь яблочко
и замыкаешь круг наискосок,
а над ключицею — смешная ямочка
и счастье — здесь — от нас на волосок.
Трава-муравушка, простынки-скатерти,
и вдруг — пелёночки, морковный сок,
а счастье — вот сейчас — в ладони скатится,
но нет — опять от нас — на волосок.
Прижмись сильней ко мне, зверёныш ласковый,
рассыпав яблочки в речной песок,
ещё совсем чуть-чуть — и будем счастливы
с тобою — как всегда — на волосок.
* * *
Лежат вчерашние химеры
в песке забвенья золотом,
над ними пролито без меры
чернил, соплей и слёз — о том,
что тихий выдох все печали
легко развеет без следа,
лишь стоит повести плечами —
«Всё это, право, ерунда».
А наши скорбные заботы
никак рукой не развести,
но разве изменилось что-то?
кого-то удалось спасти?
Всё так же вздрагивает пламя
сквозь лёд и тьму,
сквозь лёд и тьму,
лишь стоит повести крылами —
летишь к нему,
летишь к нему.
* * *
Чей-то чуткий сон нарушив,
лёгкой тенью между строк,
я скользнул по вашим душам
словно летний ветерок,
не когтями, не клыками,
а ладонью — без следа,
и ушёл, как в воду камень —
словно не был никогда.
* * *
Свои замыслы трезвые
разрывая о тернии,
ты несёшься по лезвию
вся на грани истерики
в оркестровую яму
и не знаешь сама
то ли вырулишь — замуж,
то ли прямо — с ума.
* * *
Секунды, как деньги медные,
летят в турникеты времени,
за наши деянья мелкие
не ждём ни кары, ни премии,
не в силах весы базарные
качнуть невесомой горсткою —
зачем же грехи бездарные
порою такие горькие?
Достойны ли мы возмездия,
которое нам назначено?
«Божественная комедия»
сегодня ещё не начата,
и то, что казалось славою,
ещё обернётся мукою
в нелепых метаньях слалома
меж близостью и разлукою.
Вся жизнь — панихида с танцами,
глаз ворона в перьях кочета.
Какие слова останутся
когда кислород закончится?
Дано ли будет в конце пути,
в миг ужаса и отчаянья
увидеть цель и судьбу найти
в цепи нелепых случайностей?
Аннабель Ли
Мы жили у края студёных вод,
качающих край земли,
когда из времени выпал год
рядом с Аннабель Ли.
С ней рухнул мир — и восстал другим,
в нём было всё не таким,
и стали шаги — нежней, чем шаги,
рука — теплее руки,
и стало стекло — уже не стекло,
трава — совсем не трава,
и рвались связи вещей и слов,
и смысл теряли слова,
и я не знал, как назвать восход,
как выбрать правильный тон,
любое слово было лишь код,
чтоб им обозначить то,
как ты стояла в просвете дня!
как твой огонь сиял!
что ты значила для меня
в музыке бытия.
Но ветер с моря выл, словно пёс,
и бился о край земли,
он берег выстудил и унёс
за море Аннабель Ли,
и мира пёстрые кружева,
тускнея, падали в прах.
И возвращались к вещам слова,
но гасли краски в словах.
А сколько дождей с той поры стекло
по каменным берегам!
Я честно срывал шелуху со слов —
но где мои жемчуга?!
А сколько ушло воды и огня,
воздуха и земли…
Кто-то всегда есть в просвете дня —
нет лишь Аннабель Ли.
Тронулся лёд
Тронулся, тронулся, тронулся, тронулся лёд!
тронулся лёд над великой замёрзшей страной!
и журавлей уже поздно отстреливать влёт,
горло дерущих и бредящих поздней весной.
Тронулся, тронулся, тронулся чёрный январь —
сколько же можно терпеть этот май ледяной!