в воронку мясорубки,
на дальних островах
за справедливость воевать!
Я помню только кровь,
к одной работе руки
привыкли — убивать,
зато надёжно убивать!
Но снова
сквозь Санта-Камрадо,
бесшумно снимая посты,
ночного
десанта
команда
пройдёт, как сквозь лёгкие штык!
и вороны Санта-Либертад
к рассвету распнут на звезде
конвейером —
веером смерти
в обоймах свинцовых гвоздей!
Напев
В смутах за крамолою
красен пир расплатою,
по удалым молодцам
плачут дыба с плахою,
но ветра весёлые
отыщи-ка во поле!
скакуны осёдланы,
петельки полопались!
С посвистом да с руганью
прочь от града стольного
на простор, где стругами
пенят волны вольные!
где судьба размечена
не годами быстрыми —
песнею да вечностью
с вечера до выстрела!
Буйная головушка —
смерть вокруг да около!
коль запел соловушкой,
так ударь же соколом!
да по княжьим воронам,
да по хану-аспиду,
по варягам-ворогам,
по востоку-западу!
Что же ты, нелёгкая,
всё лютуешь-маешься?
выноси, залётные,
коль судьба пряма ещё!
обручимся с верою
в нашу волю вольную,
чтоб подняться к северу
Доном или Волгою!
Годами-невзгодами
замело дороженьки
где лихие головы
у заставы сложены,
где ветра весёлые
спят без покаяния…
Отчего ж так солоны
росы россиянные?
Пожар
Пожар в моём доме!
гранатовым соком
две алых ладони
рванулись из окон,
и вдарил по стенкам,
сбивая обои,
обрез неврастеника
с полной обоймой.
Гарь выбросит в небо
нахлынувшим ветром,
горит моя мебель,
велюры-вельветы,
а в комнате крайней
огонь, сатанея,
стирает собранье
моих сочинений.
Я запер их в ящик —
речь корчится в спазмах!
Будь проклят, хрипящий
пирариум плазмы!
Созвездие тем
перечёркнуто зверски,
и в пепле поэм
догорают повестки.
Бредовая небыль —
ночные пожары!
Цела моя мебель,
костюмы-пижамы,
нет дымного облака
пепельной хмари —
изъяты при обыске
только бумаги.
Пожар в нашем доме!
к нам время жестоко,
свет алых ладоней
пробился из окон,
но против стихий
есть немало приёмов.
Дарите стихи!
И не бойтесь погромов.
Этап
Брошу карты на пол —
больше нечем козырять!
завтра по этапу
повезут нас в лагеря,
вспомни о заветном
и не надо лишних слов,
что грустить об этом —
это всё давно прошло.
Впереди во мраке
карцер, драки,
стукачи,
длинные бараки
в долгой северной ночи,
стужа Нарьян-Мара,
беспробудная метель,
затяжным кошмаром
жизнь на вечной мерзлоте.
Пять шагов до воли,
да засовы на дверях!
Прокурор доволен —
нам сосватал лагеря,
завтра на рассвете
улыбнись судьбе назло,
что грустить об этом —
это всё давно прошло.
Трубы ты оставил —
будут воды и огонь,
длинные составы,
бесконечный перегон,
затхлые кюветы
и дорожная тоска
как преддверье в эти
вековечные срока.
Наконец свободен —
больше нечего терять!
Завтра мы с тобою
уезжаем в лагеря,
словно листья с веток
мы летим к своей судьбе,
что жалеть об этом —
всё твоё навек в тебе.
Полковая песня
Синий доломан,
серебристый крест,
не своди с ума
ты чужих невест,
Бурцев ждёт на пир —
торопись, гусар!
не обсохнет спирт
на густых усах.
Ментик на плече,
шитый золотом,
оспою свечей
ночь исколота,
всклочена ворон
злыми воплями,
утро эскадрон
встретит во поле.
Пена на боках,
хрип затравленный,
нервы седока
в шпоры вплавлены,
лихо отблистал
день без роздыха,
вспыхнет сабли сталь
в мутном воздухе.
Густо солона
к брюху чалого
кровь по стременам
струйкой алою,
медленно в седле
всадник клонится,
припадёт к земле —
успокоится.
В зелени ольхи
и смородины
развяжи грехи
ему, Родина.
Скорых похорон
скорбь короткая,
хищный хрип ворон,
мгла сиротская.
Враг со всех сторон,