на плите тройного отреченья.
Он свободой воли называл
горький долг забвенья и прощенья.
Хриплое дыханье всё слабей,
сохнет гной на веках воспалённых,
никнут крылья белых голубей
под орлами римских легионов,
благодарность купленных рабов
за определённость жалкой доли
кем-то будет названа — любовь,
кем-то — чаша слабости и боли.
У любви есть множество имён,
оправдать любое — не проблема,
сколько раз ты ими был клеймён!
как легко стирались эти клейма!
забывались радость и восторг,
старый день мутнел под ночью чёрной,
и включал неоновый восток
новый день, чьё имя — обречённость.
Мечемся в судилище слепом —
от плевел неотделимы зёрна,
жатва под безжалостным серпом
падает устало и покорно,
но среди камней и остюгов,
под осями колесниц походных
прорастает горькая любовь,
имя у которой — безысходность.
Служба спасения
Как легко я нравился женщинам!
как легко расставался с ними!
но слетались новые грешницы
в золотое сиянье нимба,
не ко мне — просто так, скучая,
что им свет мой! — и что они мне!
через год столкнёшься случайно,
скажешь — здравствуй! — не вспомнишь имени.
От Прибалтики до Сибири
чьи-то окна в ночах синели,
подо мною девчонки бились,
и хрипели, и сатанели,
но когда остывшее тело
опадало пустой перчаткой —
как расслабиться им хотелось,
влажный лоб мне в плечо впечатав!
Нарычавшись за день по-зверьи,
так доверчиво засыпали!
дефицит простого доверья
нас сводил в свистоплясках спален,
всех случайных подружек на ночь,
безнадёжно чуждых и дальних,
эта сила швыряла навзничь
к алтарям их исповедален.
Мне шептали — сплошным потоком —
одиночество… страх… потери…
как судьба, чужая жестокость
нас фатально вела в постели,
эти беды, боли, печали
на кого-то выплеснуть надо!
Телефон мой звенит ночами —
так врача вызывают на дом.
Как ты вскинешься мне навстречу!
но в финале страстных порывов
лишь горячий комочек речи
будет биться в плечо надрывно,
и тогда совершится чудо —
заслоняя прошлое, встанет
близость душ, бесконечно чуждых —
отгорит и к утру растает.
Я уеду. Звонков не будет.
Всё рассказано с первой встречи.
Ты с утра вдохнёшь полной грудью,
улыбнёшься — и станет легче.
Распахнись навстречу апрелю!
Хлынет в окна ветер весенний.
Буду ждать телефонной трели —
срочный вызов службы спасенья.
Сестрёнка
Я ходил — круги под глазами,
позабыв про сны и желанья,
безнадёжно, фатально занят,
переполнен людьми, делами,
был забит под завязку, словно
календарный листочек в мае,
а теперь подбираю слово —
кем ты стала мне. Понимаешь?
Был я полон и скомпонован,
лишней ты была и осталась.
Без тебя затоскую снова —
только этого не хватало!
Сколько женщин я опекаю,
сколько женщин меня ласкают —
ну на что мне ещё — такая!
ну за что мне ещё — такая!
Разве что-то мне было чуждо?
водка — даже с доставкой на дом,
моя девушка — просто чудо,
ну чего же ещё мне надо?!
полнота оказалась ложной —
нечем новые связи мерить,
объяснить это очень сложно —
не поймут или не поверят.
Улыбнёшься ты, скажешь — зря я…
А как страшно порой, ты знаешь,
что сестрёнку вдруг потеряю!
будь хоть трижды ты неродная.
Сколько женщин с собой таскаю,
своим прихотям потакая —
ну на что мне ещё — такая!
ну за что мне ещё — такая!
Вокзал
След улыбки парадной
тревожная горечь смывает,
бьётся нервная радость
последних минут расставанья,
бьётся смех невпопад,
и в словах ошалелая лёгкость —
я уже запропал,
затерялся далёко-далёко…
Сколько мы расставались
в заплёванных залах вокзалов!
ты всегда оставалась,
а я уезжал,
и казалось,
забывался надрывным и тёмным весельем
пейзажей, уныло-привычных,
фонари на перронах висели
желтками протухших яичниц,
а соседи, спеша,
потрошили пакеты и сетки,
на пол соль рассыпая, кроша
чёрный хлеб на салфетки,
доставали бутылки, ножи,
чтоб на миг не остаться без дела,
чтоб скорей устаканилась жизнь
в своих новых пределах.
Но сегодня погода