всадник клонится,
припадёт к земле —
успокоится.
В зелени ольхи
и смородины
развяжи грехи
ему, Родина.
Скорых похорон
скорбь короткая,
хищный хрип ворон,
мгла сиротская.
Враг со всех сторон,
скачка начата,
завтра эскадрон
срубят начисто,
вдоль дорог в пыли
мусор да зола,
пушки бьют вдали,
бьют колокола.
Реквием
Зима. Безмолвные снега.
Ночные холода.
Сомкнуло льдами берега
в замёрзших городах.
Ночь стынет в ледяных тисках,
болезненно долга,
как циферблатная тоска
в бессмысленных кругах.
Мы тонем в вязких смолах тьмы
с огарками стихов,
под крики третьих, и седьмых,
и сотых петухов,
а время замкнуто стальной
ловушкою кольца,
и кружит ночь, слепая ночь,
без цели и конца.
Но прорываются в рассвет
стихи сквозь мутный снег,
хоть запропал поэт навек
на полпути к весне,
от стыни ледяных оков,
от мёрзлых февралей,
от миллионных петухов —
до первых журавлей.
Художник
Если гаснут краски, пав на мольберт,
как зола в потухшем костре,
я тебя научу, как чувствовать свет —
просто веки бритвою срежь.
Ремесло и школа – это брехня,
так проста таланта цена —
воспалённым глазом к исходу дня
ты почувствуешь свет сполна.
Если воду из глины можешь давить,
ну а пальцы всё же слепы,
как перчатку кожу с руки сорви —
и прозреет она – лепи!
с искушеньем факел орущих рук
утопить в бинтов белизне.
Я могу научить, как чувствовать звук —
только это ещё больней.
И куда ни протянешь ладонь – пробьют,
здесь пропитано болью всё,
и куда ни метнёшься – чашу твою
Отче мимо не пронесёт.
Кто в компостер века не сунул рук,
своего креста избежал,
тем дано горшки обжигать без мук —
только их ещё больше жаль.
Осень
Ветер листья разносит
по асфальту со скуки.
Осень.
Зелёные куртки.
Осень.
В Питере осень.
У девушек листьев букеты.
После.
Здесь не до этого.
Осень.
В Питере холод.
В руки из рук – листочки.
Как листовки.
Подполье.
Осень.
В Питере что-то…
Риск.
Наплевать, не бойтесь!
Шепот – свобода…
Крик – свобода!
Осень.
Слякоть.
В Питере ливни.
Грог под сырок – застолье.
Спешка, зачёты, книги.
Листочки.
Осень.
В Питере полдень.
Пушка. На стенке лозунг.
Так тебя и запомнил —
Осень.
Питер тревожен.
Осень.
Зелёные куртки.
Хлещет ветер жестоко.
Из рук в руки —
листовки.
Осень.
Русалочка
Ты ходила – словно по воздуху,
так движенья были легки,
пританцовывая, как гвоздики,
ты вбивала в пол каблучки,
как мелькали туфельки белые! —
эта лёгкость моднейших зверств.
Кто же знал тогда, что ты бегала
по гвоздям – остриями вверх!
Я смотрел лишь вперёд, решая,
как пройти подальше от лжи,
что нас ждёт на следующем шаге,
кто готовит для нас ножи,
где дорога ещё свободна —
ведь нельзя идти по любой.
А ты знала, что и сегодня
каждый шаг – боль.
Мы опаздываем, мы бегаем,
а за нами, ног не щадя,
рвутся наши девчонки бедные —
по иголочкам, по гвоздям.
Оглянись – тут нет ли твоей вины?
Ну куда на полную жмёшь!
Наизнанку шиповки выверни —
вот тогда, может быть, поймёшь.
В суматошных своих занятиях
забываем мы всё и вся,
по кровавым гвоздям распятия
ты спешишь, свой крест пронося.
Нам идти и идти с тобою,
а судьба крута и горька.
Я готов принять твои боли.
Я несу тебя на руках.
Вильнюс
Клинки кирпичных кортиков
рванулись вверх свечами,
мне костью в горле готика —
по классике скучаю,
мне эти крыши красные —
как наши транспаранты,
когда их оптом в праздники
несут дегенераты.
Я улицами старыми
шатаюсь, полируя
бухого пролетария
ненужное оружье,
а сам он спит за стойкою
спокойно и удобно,
с опустошённой стопкою
в мозолистой ладони.
Жара. В духовке между стен
как в душегубке маясь,
ищу какую-нибудь тень,
мечусь, схожу с ума я.
И по ночам не спится.
Жизнь – вечный понедельник.
И не хватало – спиться.
Но не хватает денег.
Любовь
Тщетность преломленья трёх хлебов
пред толпою, жадной и голодной,
это называется – любовь,
или по-другому – безысходность.