– Нет, не одному Богу, – спокойно возразил секретарь. – Милорду тоже.
Мистер Хуберт в ужасе всплеснул своими пухлыми ручонками.
– О, только не богохульство! – возопил он в порыве добродетели. – Сказать такое! Как можно? Уж лучше бы не дожить мне до этого дня, чем услышать подобное!
Джеймс Короткая Нога воспользовался удобным случаем наполнить свою кружку. Мистер Хуберт поймал на себе его сочувственный взгляд и глубоко вздохнул.
– Пей, Джеймс, пей! Будет ли у нас еще когда‑нибудь случай вот так посидеть и выпить немного эля или хереса. У нового лорда и вправду острые глаза. Я содрогаюсь при мысли, что сделает он со мной, если я дам кому‑то больше, чем он позволит. О, злой рок преследует нас! Он вездесущ, так что я теперь пугаюсь любого шороха. И что же намерен он делать? Никто не может этого сказать, ибо он скрытен, ходит неслышно и почти всегда молчит. Всю эту неделю он объезжал имение верхом, и я узнал от Роберта‑пастуха, что чуть ли не каждого человека новый лорд уже выучил по имени и знает, у кого сколько детей и какой достаток. И надо же, чума его побери, крестьяне приободрились и спешат выполнять его пожелания и приказы. Все они опять вышли в поле и за скотиной смотрят.
– Да, зато стражники ропщут, – заметил Джеймс. – И солдаты могут в один прекрасный день восстать против него.
– Ничего удивительного! – сказал мистер Хуберт. – Сами посудите, что он делает? Да за ту неделю, что он здесь, он взял солдат и лучников в такие ежовые рукавицы, что они уже раздражены и выражают недовольство в открытую. А уж Морису Гаунтри, их командиру, довольно одной искры, чтоб из нее загорелось пламя. Лучше уж мне умереть, чем дождаться такой напасти. До сих пор мы были счастливы, а теперь никто из нас сам по себе не хозяин. Вернулся назад отец Джоселин, и мы теперь молимся, и постимся – аж усохли. Горе мне, о, горе мне! – сраженный горем и хмелем, управляющий слабо ударил себя в грудь и застонал. – Если бы только знать, что он замышляет! Места себе не нахожу, оттого что не знаю, а он с часу на час может…
В дверь постучались, и управляющий вскочил, поспешно застегивая на себе камзол.
– Во‑вой‑войдите! – сказал он.
Дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова пажа.
– Милорд вызывает к себе мистера Бернарда, – важно произнес паж.
Управляющий весь подобрался и подтянулся.
– Ха! – ухмыльнулся он. – И ради этого вы беспокоите меня, мальчик? Что за дерзость, черт побери!
Паж незлобно улыбнулся:
– Передать это милорду? – вопрос прозвучал немного ядовито. – Мистеру Бернарду не хочется идти к милорду?
Бернард встал.
– Если этого хочет милорд, то, значит, того же хочет и секретарь, – не без достоинства произнес он.
Управляющий надул свои отвислые щеки:
– Удивляюсь я вам, что это вы так покорно идете?
– Иду, потому что не смею медлить, – сказал Бернард, уже подойдя к двери.
Мистер Хуберт ехидно засмеялся:
– Браво, браво! Еще немного – и вы скажете мне, что любите этого нового хозяина, трус!
– Возможно, – сказал секретарь и тихо прикрыл за собою дверь.
Паж, мальчик десяти‑двенадцати лет, вприпрыжку заспешил впереди Бернарда по коридору.
– Я тоже люблю этого хозяина, – сказал паж. – Он не издевается над нами, а про колотушки мы и совсем при нем забыли. Он никому не позволяет грубо обращаться с нами, он хоть грозный и строгий, а все равно самый добрый и справедливый. И мы его слушаемся и не обманываем, а если что не так сделаем или не вовремя, он не бьет, как бывший хозяин, а только так посмотрит, что стыдно становится. Я рад, что у нас теперь такой хозяин, а то раньше плохо было.
– Где сейчас милорд? – спросил Бернард.
– В кабинете, где окна на солнце. Он часто там бывает. Он, по‑моему, на вас не сердитый.
Секретарь улыбнулся и, отпустив пажа к его приятелям, направился в кабинет Саймона.
Саймон сидел за столом, нахмурясь. При появлении Бернарда он поднял на него свой взгляд, и лицо его немного прояснилось.
– Садись, мистер Бернард, – сказал Саймон. – Мне надо многое сказать тебе.
Секретарь удивленно смотрел на Саймона, оттого, что тот впервые вот так запросто обратился к нему на ты. Придвинув к себе стул, Бернард сел, не сводя с Саймона своих немного усталых и добрых глаз.
– Я уже две недели как здесь, – сказал Саймон, – и многое увидел. Ты, может быть, думаешь, а не странно ли, что я так долго бездействовал.
– Нет, – ответил Бернард, – Вы, ваша светлость, многое уже сделали. Крестьяне прониклись к вам доверием. Я думал, однако, что вам пока еще не все здесь ясно.
– Это так, – сказал Саймон. – И пока я еще не знаю, кому здесь можно доверять.
Секретарь склонил голову, что означало – мне вы можете доверять, милорд.
– Мне надо сейчас кое о чем посоветоваться с тобой, – в раздумье проговорил Саймон.
Бернард поднял на него внезапно вспыхнувшие глаза:
– Вы доверяете мне, милорд?
– Да.
Бернард выпрямился и расправил плечи.
– Я постараюсь оправдать ваше доверие, сэр, – серьезно и даже взволнованно сказал Бернард.
– Не сомневаюсь. Я редко ошибаюсь в своем отношении к людям.
– Но пока еще я сделал для наведения порядка в Бьювэллете совсем немного.
Взгляд Саймона стал загадочным и испытующим.
– Не все люди рождаются для борьбы, – сказал он. – Почему ты остался здесь?
Бернард сделал жест руками, означавший, что он и сам не знает точно, почему так случилось, и, чуть подумав, ответил:
– По трем причинам, милорд. Безденежье, привязанность, может быть, и любовь к этому клочку земли и, наверно, лень.
– Так я и думал. Деньги у тебя будут, от лени тебе придется избавиться, а любовь к этой земле, надеюсь, ты сохранишь. Теперь скажи мне, что за человек капитан Морис Гаунтри?
Бернард замялся.
– Он… он суров и строг, сэр… и… и его нелегко… привлечь на свою сторону.
– Тем лучше, – сказал Саймон. – Я внимательно просмотрел хронику событий поместья и те замечания и сведения, что относятся к Морису, позволяют мне думать, что это честный, прямой и упрямый человек, очень упрямый, но настоящий вожак.
На лице Бернарда мелькнуло выражение восхищения:
– Это так и есть, милорд. Но он очень невзлюбил вас за то, что вы сами стали командовать его людьми, считая, что он не достоин того места, которое занимает. Теперь Морис не может слышать вашего имени без проклятий, при всем том, что сам же и виноват, потому что впал в пьянство и срывает зло на своих людях. Его трудно разозлить, сэр, но если уж он разозлился, то злость способна сделать его безрассудным, и тогда все ему нипочем. Я думаю, он не успокоился, и его озлобление против вас будет расти. Может быть, он даже попытается навредить вам.
Саймон кивнул.
– С ним нетрудно справиться. А что вы можете сказать о начальнике стражи Николасе?
– Как все хвастуны, сэр, он в общем‑то трусоват.
– Я тоже в этом убедился. С кем он дружит?
– Друзей у него совсем немного, милорд. В своих взаимоотношениях со стражниками он слишком груб и резок, чтобы им любить его.
– Так я и думал. Ну а Базиль Мордаунт – он что за человек?
Секретарь молчал, не зная что сказать.
– Я… мало его знаю, милорд, – сказал Бернард, чуть запнувшись.
– Вот как? Он спокойный и скромный человек примерно тридцати пяти лет отроду, у него широкие плечи, на которых прочно сидит хорошая голова. И людей он видит насквозь.
Бернард оживился.
– О да, разумеется, милорд! Но я мало знаю о нем, хотя верно, что человек он миролюбивый. Люди относятся к нему хорошо, мне кажется.
– Я хочу назначить его на место Николаса, – сказал Саймон.
– Вы хотите понизить Николаса в чине, сэр?
– Нет, я хочу выгнать его совсем. Если я правильно его понял, он слишком хитер и коварен, а такие мне здесь не нужны.
– Это мудро, милорд. Я думал, вы будете назначать командирами людей со стороны.
Саймон улыбнулся. Бернарду эта улыбка, добрая и лучистая, уже была знакома.
– Вот и ты сказал, что я поступаю мудро, – заметил Саймон.