Принц Генрих пришел в восторг от такого трофея:
– Ах, Бьювэллет! Хотелось бы мне всегда видеть тебя среди моих сторонников! Какую награду хотел бы ты получить за такого пленника?
– Его доспехи, сэр, – ответил Саймон. – Если его выкупят, то выкуп будет ваш. Но если Вашему Высочеству будет угодно, я хотел бы иметь его позолоченные доспехи.
– Странное желание! – сказал Генрих. – Зачем? Тебе так нравится цвет золота?
– Да, но еще больше – искусство, с которым сделан его панцирь, сэр.
– В таком случае ты получишь его, Саймон Золотой Панцирь! – пообещал Генрих и засмеялся, доверительно взяв Саймона под руку. – Честное слово, я всерьез думаю, что это новый титул, который ты хочешь заслужить. Тебя называют Саймон Остроглазый, Саймон Холодное Сердце, Саймон Лев, Саймон Неслышная Поступь. Откуда взялись все эти прозвища?
– От языков пустомель, милорд.
– Ну, тогда и я буду пустомелей, – сказал Генрих, – потому что я буду звать тебя Саймон Молчаливый.
В середине июля Саймон вернулся домой. Джеффри и Алан были его спутниками. Неприязнь между Джеффри и Аланом исчезла еще тогда, когда Джеффри приветствовал только что пришедшего на соединение с ним Саймона. Алан в тот момент остался стоять поодаль от них. Ему было немного не по себе, но тут Джеффри подошел к нему, улыбаясь своей неотразимо обаятельной улыбкой:
– Между нашими предками тяжба, сэр Алан, ну а мы что будем делать?
– Что до меня, то хотел бы надеяться, что мы поладим, – сразу же ответил Алан, и они с Джеффри пожали друг другу руки.
В Бьювэллете Саймон нашел во всем полный порядок и спокойствие. У ворот замка собрались его обитатели, чтобы приветствовать возвратившегося хозяина. Один из собравшихся забыл всякий этикет и бросился навстречу Саймону, на бегу протягивая к нему руки.
– Милорд, милорд! Возьми меня на руки! – кричал Седрик, чуть не плача от радости и не замечая недовольства на лице своего отца.
Саймон нагнулся и поднял мальчонку сильной рукой и прижал его к своей груди. Одна пухлая детская ручонка обхватила Саймона за шею, а другая крепко ухватилась за его камзол. Счастливый Седрик прильнул к Саймону и спрятал лицо у него на груди. Саймон с нежностью оглядывал кудрявую голову ребенка, и странная улыбка блуждала у него на губах.
– Ты скучал по мне, Седрик?
Рука Седрика еще сильнее обхватила шею Саймона. Мальчик молча кивнул.
– Я думал, ты забудешь меня, – сказал Саймон.
– Я не такой маленький, чтобы так быстро забыть тебя! – обида и негодование слышались в дрожащем голосе мальчика.
– Седрик! – строго сказал, подойдя к ним, Гаунтри. – Нельзя так говорить с милордом. Что за дерзость – говорить милорду «ты»?
– Нет, можно, – твердо сказал Седрик. – Милорд не обидится!
– Милорд, простите его грубость, – сказал огорченный Гаунтри. – Ей‑богу, после вашего отъезда я ничего не мог с ним поделать. Не слушается. Наверное, я слишком мягок с ним, но другого сына у меня нет, и… и, возможно, я слишком балую его из‑за своей снисходительности.
– Ничего, – примирительно сказал Саймон. – Теперь отпусти меня, малыш, я слезу с коня.
Он опустил Седрика на руки Мориса Гаунтри и легко спрыгнул с седла. Все, кто собрался у ворот, дружно приветствовали его, спрашивали, все ли благополучно, не был ли он ранен. Ни один обращенный к нему вопрос он не оставил без ответа и только после этого вошел в замок.
Седрик, приплясывая, поспешил следом за ним. Не отставали и все остальные пажи – небольшая стайка детворы, и когда он приостановился, заговорив со своим секретарем, то оказался и центре целого зелено‑красновато‑коричневого клубка, возвышаясь над ним, в то время как пажи роились вокруг него, соперничая или попросту пререкаясь друг с другом за высокую честь нести его меч. Один из них бросился отстегивать меч, трое других поддерживали ножны, воинственно обмениваясь свирепыми взглядами, а еще двое, встав на колени, отстегивали шпоры с его сапог. Сам Саймон как будто и не замечал этой возни, спокойно беседуя над головами пажей со своим секретарем, которого эта сутолока порядком забавляла, чего он, впрочем, старался не выказывать. Седрику, самому маленькому из всех мальчиков, никакой ноши не досталось. Чтобы не остаться без дела, он взобрался на кресло и снял с головы Саймона шапку. Потом он стал снимать с плеч Саймона накидку, и его пухлые маленькие пальчики во всю старались справиться с застежками, пока Саймон не отозвался на усилия Седрика.
– Молодец, малыш, готово! Хочешь все с меня снять? Отнеси мою шапку, куда следует! Роджер, возьми мой меч вон у того малыша, а то он споткнется об него и упадет. Эдмунд, не смей драться из‑за шпор, оцарапаешься! Будь осторожен. И ну‑ка все отсюда брысь, пока сам не позову вас, бесенята!
Только после этого Саймон подозвал к себе Гаунтри.
– Зайдешь ко мне после ужина, надо поговорить. И с тобой тоже, Бернард.
Он поднялся вверх по лестнице и быстро прошел в свой кабинет в сопровождении сквайра Малькольма.
Уолтер Сантой весело взглянул на Гаунтри:
– Здесь становится тесно от пажей. С тех пор, как мы ушли и поход, я вижу, еще трое прибыло.
– Да, – озадаченно отозвался Гаунтри. – Милорд распорядился взять их к нему. На каждом шагу спотыкаешься о пажа, но такова воля милорда. А помните, за два дня до похода милорд до бесчувствия избил Патрика Кильдара, когда тот ударил маленького Эдмунда? С тех пор все так снисходительны к детям и так потакают им во всем, как раньше у нас никогда не бывало. Да вот хоть бы мой собственный сын. Такой сорванец стал и озорник – спасу нет, никого, кроме милорда слушаться не желает.
– Да, дело принимает скверный оборот, – вздохнул управляющий, который и сам обожал детей и стоически сносил все их шалости и проказы.
– Воистину – скверный, – подхватил, улыбаясь, Бернард. – А по мне, так милое дело – видеть этих карапузов вокруг Железного Лорда. Липнут к нему, как мухи к кувшину с медом.
– Что верно – то верно, назойливые они, как мухи, – присоединился Роджер, – облепят милорда, так что нам, бедным сквайрам, и не подступиться к нему. А у него ни в чем для них отказа нету. Я как‑то нечаянно толкнул Дональда, а тот возьми, да упади, я и не думал, что так выйдет, я это сгоряча тогда, так милорд целых три дня потом не желал меня видеть. Зато уж, Малькольм за эти три дня постарался изо всех сил! – при воспоминании о прежних обидах у Роджера загорелись глаза, и он еще долго оставался насупленным.
После ужина Морис Гаунтри пришел в кабинет Саймона, чтобы отчитаться в своих делах. Саймон внимательно выслушал его и посмотрел счета. Морис говорил как‑то нерешительно, словно опасаясь, что не сумеет заслужить одобрение со стороны милорда. В самом конце отчета он неуверенно взглянул на Саймона.
– Есть еще один вопрос, в котором… в котором… возможно, вы сочтете, что я… превысил свои права, – запинаясь, с трудом подыскивал слова Морис. – В ваше отсутствие я… я делал то, что мне казалось наиболее приемлемым.
Морису Гаунтри мешало говорить безотчетное беспокойство, которое он испытывал перед этим человеком, бывшим на добрых пятнадцать лет младше, чем он. Саймон пока что молчал, и Морис продолжил, слегка сутулясь и поеживаясь:
– Среди ваших стражников, сэр, я выявил троих злоумышленников, водивших дружбу с Николасом. Пока вас тут не было, они намеревались, пользуясь этим, подбить людей на мятеж, о чем я узнал от Базиля. И я… и… Они предстали перед судом, сэр, и я вашим именем изгнал из пределов ваших владений Эдвина Палмера, в котором видел главного подстрекателя. Двух других я подверг наказанию, и теперь они ведут себя тихо.
Морис опять взглянул на Саймона не очень уверенно. В глазах у Мориса легко читалась преданность, какую можно увидать в глазах собаки.
– Ты правильно сделал, – сказал Саймон. – Ты во всех делах поступал так, как поступал бы я сам, будь я здесь.