— Ты по своей воле придешь ко мне и по своей воле отдашь мне свое сердце, — услышала она низкий голос Саймона и увидела его протянутые к ней руки.
Маргарет затрепетала от переполнившей ее тревожной радости. Влекомая неодолимой силой, она неверными шагами приблизилась к нему, и ее дрожащие руки устремились навстречу рукам Саймона.
— Милорд, — прошептала она, — ты вернулся.
— Да. Я поклялся, что приду, и пришел, чтобы повести тебя к алтарю.
Из глаз Маргарет хлынули слезы — от счастья.
— Мое сердце — твое! Уже давно, — прерывающимся голосом произнесла она. — Я пришла к тебе — по своей воле!
Ее подхватили и приподняли от земли его сильные руки, и она прижалась к груди Саймона, обратив к нему счастливое лицо, не то смеясь, не то плача.
— Ты снова со мной! Ах, Саймон, я не знала, что и думать, я так боялась за тебя!
Он покрыл ее лицо горячими поцелуями, и на этот раз Маргарет отвечала на них. От ее гордости и строптивости не осталось, кажется, и следа.
— Моя королева, — охрипшим от волнения голосом сказал ей Саймон и, опустив ее на землю, сам вдруг встал перед ней на колени, целуя край ее платья.
Маргарет ласково опустила одну руку на его склоненную голову, а второй взяла его за руку и потянула ее вверх:
— Саймон, не стой передо мной на коленях. Это я буду у тебя под пятой!
Она склонилась вниз, прижавшись к его плечам и смеясь тихим, счастливым смехом.
— Помнишь, я клялась отомстить тебе? Вечная месть, — шептала она. — Я говорила, что когда-нибудь ты пожалеешь о том дне, когда оказался на моем пути. Ах, Саймон, Саймон!
Он снова крепко обнял ее.
— Может быть, я всю жизнь буду жалеть о том дне, — сказал он, озорно блеснув глазами. — Твоя бессмертная месть осуществится, может быть, в день нашего венчания.
— О, как ты неучтив и невежлив! — воскликнула она, прижимая руку к его щеке. — Ты самый грубый из всех влюбленных! Наверное, ни одну женщину не покоряли так бессердечно.
— А есть ли еще на свете женщина, которую было бы так трудно покорить? — возразил он и поднес ее руку к своим губам. — Ты тигрица. Скажи, ты не заколешь меня, если я когда-нибудь стану перечить тебе?
— Никогда больше! — сказала она с нежностью в голосе. — В тот январский день, ты помнишь, я не смогла, хоть тогда и ненавидела тебя. Как же смогу я сделать это теперь, когда моя ненависть превратилась в любовь? Я готова идти за тобой босая хоть на край света!
— Нет, если я пойду на край света, то понесу тебя на руках, Марго. Больше ты никогда уже не убежишь от меня.
— На твоих сильных руках, — прошептала Маргарет. — Как тогда, помнишь, когда ты унес меня из дворца Рауля. Мой могучий, неумолимый победитель. Саймон, мой повелитель и сеньор!
— Никогда не думала, что буду так счастлива, — вздохнула Маргарет, когда они с Саймоном шли к замку, — и что покорюсь твоей воле.
— А я полюбил тебя, как только впервые увидел, — ответил Саймон, обняв ее за талию.
Маргарет улыбнулась и положила голову ему на плечо.
— Вот как? Значит, это от большой любви ты оставил эту отметину? — и она прижала его руку к шраму на своей груди.
— Не знаю. Ты была тогда ледяной статуей.
— Ты называл меня Амазонкой, но знал бы ты, как больно было Амазонке от твоего меча!
Он нагнулся и нежно поцеловал шрам на груди Маргарет.
— Да, ты была Амазонкой, которая не дрогнула и не вскрикнула. Как мог я тогда так уколоть тебя?
— Ах нет, не надо! Я счастлива. Я сказала себе, что пока этот шрам останется на моей груди, я буду помнить о твоей жестокости, и чуть не совершила предательского убийства. Саймон, мне всегда будет стыдно за это.
— Нет, это мне никуда не деться от стыда. Ведь я тогда был так жесток с женщиной. Знал бы я, что эта женщина — еще дитя…
— Я не дитя, милорд, а настоящая Амазонка — вот кто я.
— Воспоминание о том дне до сих пор мучает меня, моя королева, — он засмеялся, глядя в ее виноватые глаза. — Ты для меня теперь всегда будешь только королева. Я сказал королю, что женщина, которую я люблю, — тигрица, и она прекрасней всех на свете женщин. И чуть что — хватается за кинжал, гордая и неукротимая. Но сердце у нее доброе, и она сильная духом и отважна.
Маргарет покраснела:
— Нет, я вовсе не такая. Я не сумела сделать то, что хотела, и только в одном преуспела, чего совсем и не хотела. Я украла такое, чего, все думали, украсть нельзя — твое холодное сердце, монсеньор. Поклялась привести войско по твою душу, а смотри-ка — сама покорилась тебе. Ненавидела тебя на всю жизнь, а теперь люблю. Видишь, как ты усмирил меня?