— Где сейчас милорд? — спросил Бернард.
— В кабинете, где окна на солнце. Он часто там бывает. Он, по-моему, на вас не сердитый.
Секретарь улыбнулся и, отпустив пажа к его приятелям, направился в кабинет Саймона.
Саймон сидел за столом, нахмурясь. При появлении Бернарда он поднял на него свой взгляд, и лицо его немного прояснилось.
— Садись, мистер Бернард, — сказал Саймон. — Мне надо многое сказать тебе.
Секретарь удивленно смотрел на Саймона, оттого, что тот впервые вот так запросто обратился к нему на ты. Придвинув к себе стул, Бернард сел, не сводя с Саймона своих немного усталых и добрых глаз.
— Я уже две недели как здесь, — сказал Саймон, — и многое увидел. Ты, может быть, думаешь, а не странно ли, что я так долго бездействовал.
— Нет, — ответил Бернард, — Вы, ваша светлость, многое уже сделали. Крестьяне прониклись к вам доверием. Я думал, однако, что вам пока еще не все здесь ясно.
— Это так, — сказал Саймон. — И пока я еще не знаю, кому здесь можно доверять.
Секретарь склонил голову, что означало — мне вы можете доверять, милорд.
— Мне надо сейчас кое о чем посоветоваться с тобой, — в раздумье проговорил Саймон.
Бернард поднял на него внезапно вспыхнувшие глаза:
— Вы доверяете мне, милорд?
— Да.
Бернард выпрямился и расправил плечи.
— Я постараюсь оправдать ваше доверие, сэр, — серьезно и даже взволнованно сказал Бернард.
— Не сомневаюсь. Я редко ошибаюсь в своем отношении к людям.
— Но пока еще я сделал для наведения порядка в Бьювэллете совсем немного.
Взгляд Саймона стал загадочным и испытующим.
— Не все люди рождаются для борьбы, — сказал он. — Почему ты остался здесь?
Бернард сделал жест руками, означавший, что он и сам не знает точно, почему так случилось, и, чуть подумав, ответил:
— По трем причинам, милорд. Безденежье, привязанность, может быть, и любовь к этому клочку земли и, наверно, лень.
— Так я и думал. Деньги у тебя будут, от лени тебе придется избавиться, а любовь к этой земле, надеюсь, ты сохранишь. Теперь скажи мне, что за человек капитан Морис Гаунтри?
Бернард замялся.
— Он… он суров и строг, сэр… и… и его нелегко… привлечь на свою сторону.
— Тем лучше, — сказал Саймон. — Я внимательно просмотрел хронику событий поместья и те замечания и сведения, что относятся к Морису, позволяют мне думать, что это честный, прямой и упрямый человек, очень упрямый, но настоящий вожак.
На лице Бернарда мелькнуло выражение восхищения:
— Это так и есть, милорд. Но он очень невзлюбил вас за то, что вы сами стали командовать его людьми, считая, что он не достоин того места, которое занимает. Теперь Морис не может слышать вашего имени без проклятий, при всем том, что сам же и виноват, потому что впал в пьянство и срывает зло на своих людях. Его трудно разозлить, сэр, но если уж он разозлился, то злость способна сделать его безрассудным, и тогда все ему нипочем. Я думаю, он не успокоился, и его озлобление против вас будет расти. Может быть, он даже попытается навредить вам.
Саймон кивнул.
— С ним нетрудно справиться. А что вы можете сказать о начальнике стражи Николасе?
— Как все хвастуны, сэр, он в общем-то трусоват.
— Я тоже в этом убедился. С кем он дружит?
— Друзей у него совсем немного, милорд. В своих взаимоотношениях со стражниками он слишком груб и резок, чтобы им любить его.
— Так я и думал. Ну а Базиль Мордаунт — он что за человек?
Секретарь молчал, не зная что сказать.
— Я… мало его знаю, милорд, — сказал Бернард, чуть запнувшись.
— Вот как? Он спокойный и скромный человек примерно тридцати пяти лет отроду, у него широкие плечи, на которых прочно сидит хорошая голова. И людей он видит насквозь.
Бернард оживился.
— О да, разумеется, милорд! Но я мало знаю о нем, хотя верно, что человек он миролюбивый. Люди относятся к нему хорошо, мне кажется.
— Я хочу назначить его на место Николаса, — сказал Саймон.
— Вы хотите понизить Николаса в чине, сэр?
— Нет, я хочу выгнать его совсем. Если я правильно его понял, он слишком хитер и коварен, а такие мне здесь не нужны.
— Это мудро, милорд. Я думал, вы будете назначать командирами людей со стороны.
Саймон улыбнулся. Бернарду эта улыбка, добрая и лучистая, уже была знакома.
— Вот и ты сказал, что я поступаю мудро, — заметил Саймон.