— Да, мое последнее слово, — ответила она.
И тогда Саймон сорвался с места. В один мин он оказался на возвышении и, выхватив из ножен меч, приставил его к груди графини.
Раздался вопль ужаса. Мужчины бросились к возвышению, но застыли как вкопанные, когда Саймон отвел свою руку назад, готовый нанести смертельный удар. Левой рукой он схватил запястье Маргарет и, обернувшись, через плечо смотрел в зал.
— Еще шаг — и ваша госпожа умрет, — спокойно сказал он. — Перемирие кончилось.
Графиня не дрогнула. Во взгляде ее темных глаз не было ни тени испуга. Шевалье уронил свою розу.
— Милор’, милор’,— залепетал он, сильно побледнев, — применять силу к женщине — это… это нельзя.
— К ведьме — можно, — оборвал его Саймон. — Если я не найду сэра Алана живым и невредимым, я уничтожу эту амазонку.
По телу шевалье пробежала дрожь. Одна из фрейлин от ужаса громко зарыдала.
Саймон перевел взгляд вниз, на гордое лицо графини, и увидел в ее глазах выражение дерзкой смелости и презрения.
— Тех шестерых детей, мадам, мой капитан держит под надежной охраной, — сказал он. — Вы увидите, как их убьют.
Помимо воли у нее дрогнули веки. Саймон видел, как судорожно подергиваются мышцы у нее на горле.
— Вы не посмеете!
Саймон усмехнулся.
— Откажитесь приказать вашим людям подчиниться мне, мадам, — увидите тогда, на что я решусь.
— Негодяй! — швырнула она ему в лицо, задыхаясь от злости. — Детей убивать! Какая же ты дрянь!
— Нет, не я, вы станете их убийцей, мадам.
— Сначала я убью Алана Монтлиса! Анри де Малинкур, — и ярости крикнула она, — идите и убейте этого пленного англичанина Алана!
— Да, идите, — сказал Саймон.
Под острием меча проступило маленькое красное пятно, но графиня Маргарет не уклонялась от меча. Она лишь нетерпеливо топнула ногой.
— Идите, я сказала!
Тот, кому это было сказано, нерешительно переминался с ноги на ногу.
— Мадам, — виновато и умоляюще сказал он, — я не могу…
— Трус! Кто исполнит мой приказ? Не смейте больше называть меня вашей госпожой, если отказываетесь повиноваться мне!
Шевалье поднял дрожащую руку.
— Ради Бога, не надо. Милор’, это дело мужчин. Пощадите мою кузину.
Саймон еще сильнее сжал запястье мадам Маргарет, вынудив ее прикусить губу от боли.
— Прикажи людям — пусть поклянутся Богом подчиняться тебе, — сказал он.
— Сначала ты убьешь меня! — сквозь стиснутые зубы ответила она.
— Подумай о своих людях, о детях Бельреми.
Маргарет смотрела в его свирепые глаза, словно пыталась проникнуть в его мысли и не могла этого сделать.
— Ты хочешь разжалобить меня, чтобы я уступила!
— Видит Бог, у меня этого и в мыслях не было. Откуда в тебе взяться жалости? Не ты ли нарушила перемирие?
Разъяренная, как тигрица, она еще раз обратилась к мужчинам, как будто вросшим в пол.
— Вас десять, а он один! Думаете, он посмеет убить меня? Схватите его, я приказываю!
Меч чуть глубже впился в ее грудь, и красное пятно под его острием начало растекаться.
Взгляд шевалье перебегал с лица Саймона на лицо Маргарет, и всякое подобие высокомерия улетучилось из них. Наконец он шагнул к леди Маргарет.
— Кузина, ты должна уступить! Умоляю тебя, не будь такой упрямой, это глупо.
— Уступить? Этому английскому извергу? О!
— Будьте благоразумны и послушайтесь своего кузена, — сказал Саймон. — Даю вам одну минуту на размышления, а потом — не взыщите!
— Ты сам выносишь себе приговор! — вскричала Маргарет. — Стоит мне пальцем шевельнуть, как десять человек нападут на тебя.
— Это бесполезно, — сказал Саймон. — Если меня убьют, завтра к восходу солнца в городе не останется ни одного живого француза. В вашем распоряжении минута, мадам. Думайте.
Шевалье всплеснул руками:
— Кузина, ты сошла с ума. Я вынужден объявить себя регентом ввиду твоего безумия. Кто из присутствующих здесь откажется признать меня своим сеньором?
В ответ прозвучала негромкая разноголосица, означавшая согласие.
— В таком случае я подчиняюсь вам, милор’, от имени графини Маргарет.
— Нет, никогда! — воскликнула графиня, резко подавшись вперед.
Опоздай Саймон хоть на мгновение отдернуть меч назад, и графиня Маргарет нашла бы свою смерть.
Саймон небрежно поклонился шевалье:
— Клянетесь ли вы перед Богом не прибегать к насилию и обструкции ни теперь, ни впоследствии?
Шевалье грыз ногти, лихорадочно ища выхода из положения и с ненавистью поглядывая на Саймона.