— Будто свинье глотку перерезали, а? — сказал Богарт, прижав губы к уху Саймона, но к его удивлению тот даже не улыбнулся.
А на полянке лошади попятились, люди закричали, из открытого люка вырвалось пламя. Через несколько мгновений корабль превратился в пылающий ад, и даже папоротник рядом с ним тоже загорелся.
— Милорд, там никто не выжил! — крикнул один из солдат.
Это-то было очевидным, и столь же очевидно огонь начал распространяться. Так что выбора у них не было. Яростно пришпоривая коня, дворянин галопом повел свой поредевший отряд в сторону двоих беглецов. Богарт начал было поднимать свой кольт, но Саймон удержал его. Он лучше знал лошадей и понял, что те не станут продираться сквозь кустарник, а обогнут его. Так и случилось.
Они лежали неподвижно до тех пор, пока стук копыт не замер вдали. И только когда языки пламени стали лизать ветки в опасной близости от них, Саймон зашевелился. Когда он встал, Богарт заметил, что лицо у него бледное и дышит он прерывисто. Смерть прошла рядом, но ведь частенько они оказывались гораздо ближе к ней.
— Нам пора удирать, Саймон. Они могут вернуться. Саймон!
— Что? Прости, я…
— Я сказал, нам нужно идти. В бордель, и как можно скорее. Этот здоровяк натравит на нас всю округу.
— Да. Да, ты прав.
После этого Саймон не произнес ни слова, пока они не сменили свою одежду на грязно-коричневые одеяния, которые предпочитали местные крестьяне. По его настоянию они зашвырнули кольты в огонь, чтобы те расплавились. Богарт было воспротивился, но Саймон рыкнул на него:
— Дурак. Если бы ты не дремал на занятиях, когда говорил Стейси, то знал бы, что кольты запрещены. Как и все другое оружие, кроме мечей и прочей рухляди того же периода. Стоит кому-то что-то заподозрить, и нас застукают. Ясно?
Богарт молча кивнул. Саймон отвернулся, но потом снова посмотрел на своего товарища.
— Богарт, прости. Кое о чем я тебе никогда не рассказывал. Потому что думал… ну… думал, нет нужды. Но вскоре, когда доберемся до борделя, расскажу.
— Саймон, я знаю, что ты родом с Сол Три. Я почувствовал, как ты напрягся, когда появились эти люди. Ты знаешь их. Правда?
Не глядя на него, Саймон ковырял землю носком ботинка.
— Да. Да, я знаю этих двоих. Толстяка, который погиб, Саймона — моего тезку. И дворянина. Его я знаю лучше всех.
Богарт зашагал в ту сторону, где должна была быть деревня, смущенный глубиной чувств Саймона. Через плечо он бросил то, что счел словами одобрения:
— Будем надеяться, что мы с ним больше не встретимся.
Ярость, прозвучавшая в голосе Саймона, заставила его замереть. Голос был холодным и сухим, как лунная пыль.
— Нет. Богги, дружище. Ты очень ошибаешься. Есть у меня один должок к лорду Анри Шерневалю де Поиктьерсу, вассалу барона Мескарла. И этот долг за пятнадцать лет весьма вырос!
Любой пьяный посетитель борделя «Красный фонарь», заглянувший в тридцать третий номер, известный как «Лачуга священника», решил бы, что застукал двоих гомиков за их странным противоестественным занятием. Что само по себе необычно в самом популярном публичном доме во всем Стендоне.
В маленькой комнате, на одной из двух раскладушек, тесно прижавшись друг к другу и обнявшись, сидели двое мужчин. Тот, что повыше и помоложе, прижав губы к уху второго, что-то жарко шептал ему. Второй почти не шевелился, лицо его ничего не выражало, а из приоткрытого рта вырывалось низкое немелодичное гудение.
Это был испытанный метод коммуникации агентов ГСБ в обстоятельствах, не исключавших наличие жучков. А гудение — это дополнительное усовершенствование, придуманное Саймоном Рэком.
Они с Богартом благополучно добрались до борделя, избежав встречи с необычайно многочисленными патрулями Мескарла. Тощая владелица «Красного фонаря», Долговязая Лиз, приняла их за странствующих лекарей-шарлатанов, решивших отдохнуть несколько дней перед бешеной деятельностью во время празднования дня Св. Варфоломея. Она немного удивилась, когда они отказались от предложенных женщин, «пока», но они хорошо заплатили за комнату. Однако комната того стоила. «Красный фонарь» был самым чистым публичным домом в городе. А поскольку меблированные комнаты и гостиницы исчезли сто лет назад, куда еще податься приезжим богатым торговцам, как не к Долговязой Лиз?
Тот, что повыше, Симеон, был славным парнем, хотя и казался старше своих лет — что поделаешь, жизнь знахаря быстро старит человека. А вот тот, что постарше, Зебадия (Богарту всегда нравились странные псевдонимы), сильно отличался от первого. Долговязая Лиз сразу поняла, кто он такой. Жулик, развратник и, возможно, карманник. Ей придется не спускать глаз с постельного белья и проследить за тем, чтобы никто из девиц не соблазнился его медоточивым голоском и плутоватыми глазками. И если для ублажения господина Зебадии понадобится женщина, то это будет сама мистрис.
Оказавшись в комнате, в безопасности, ее гости обсуждали свои планы.
— Саймон, тебе следовало рассказать мне все это раньше, — упрекнул Богарт. — Но ведь все кончилось. И давно.
— Нет. Все только начинается, Богги. Сейчас, когда мы благополучно добрались до места, мы должны войти в контакт с нашим человеком. Агент партизан, кузнец Эдрик, скоро поймет, что мы здесь. Лучше будет, если он сам найдет нас. В таких местах как это полно шпионов Мескарла. Все стены кишат нюхачами.
— Ага. А кровати — клопами, которые не только подслушивают.
— Идем. Здесь нам больше нечего делать. Спустимся в столовую и попытаемся запихать в себя ту кашу, что подают у девицы Элизабет. И будем держать ушки на макушке. Должно быть, сюда заглядывают крепостные Мескарла.
— Судя по тому, что говорил наш дражайший полковник — хотя большую часть его речи я продремал, — мне кажется, их гораздо лучше назвать рабами, чем крепостными. А что до каши Долговязой Лиз, то, по-моему, ею лучше всего чистить от ржавчины те тесаки, которые нам приходится носить здесь. Судя по всему, она моет в ней ноги. Или еще чего похуже!
Они спустились вниз. Общая столовая была забита шумными людьми. Богарту и Саймону удалось проскользнуть и примоститься на краю грубой деревянной скамьи. Им швырнули миску похлебки, ломоть ржаного хлеба и металлические ложки, несшие на себе следы прошлых трапез.
Девушка-служанка, неряшливо одетая шлюха, прокладывала себе путь мимо битком набитых столов, не обращая внимания на колкости. Какой-то бородатый здоровяк попытался запустить руки под ее заляпанную жиром юбку. Не говоря ни слова, она с ужасающей силой ударила его горшком по башке. Глиняный горшок с кашей раскололся, обрызгав разразившихся проклятиями едоков липкой жижей. Тот, на которого пришелся удар, коротко простонал и рухнул лицом на стол. Кусочки жира и овощей застряли в его бороде и на веках. Девица вцепилась в его жесткие волосы, скинула со скамьи, и он рухнул на грязный тростник, устилавший пол.
Поставив ногу на спину потерявшего сознание человека, она визгливо крикнула:
— Вот и еще один! Созрел для навозной кучи!
Едоки одобрительно вопили, а в это время верзила-немой протолкался к девице, нагнулся и поднял с пола пьяницу за шею и промежность. Держа его над головой, немой вышибала прошествовал сквозь веселящуюся толпу к двери на задний двор. В столовой стало тихо, все ждали чего-то.