Саймон неуклюже поклонился.
— Просим прощения, мистрис. Сержант Гарольд из вон той сторожки… — он указал на дверь, молясь про себя, чтобы в этот самый момент оттуда не выскочил разгневанный упомянутый Гарольд, — сказал, чтобы я оставил яйца им, но другой, Рольф, сказал, что хорошенькой стройной девушке из кухни будет полегче, если я немножко нарушу правила и постановления и принесу ей все это сам. Они сказали, как зовут эту самую хорошенькую девушку.
К его удивлению, долговязая стряпуха заважничала и зарделась.
— А они не называли ее «Чарити», а?
Саймон изо всех сил ударил себя кулаком по голове, будто хотел вышибить оставшиеся мозги.
— Чарити. Чарити? Чарити! Хм-хм. Клянусь, это была не Фейт. Чарити!
Женщина приплясывала от нетерпения.
— Ну же, ну. Имя. Ты должен вспомнить.
— Сейчас, сейчас. Ни Фейт, ни Хоуп[1]. Итак, я вспомнил. Это была Чарити. — Он умолк и взглянул прямо в глаза женщине, изо всех сил стараясь, чтобы лицо его не выдало. — А в чем дело, мистрис? Вы знаете эту хорошенькую леди Чарити?
— Вот дурак! Ты что, не узнал меня по их описанию? Я — мистрис Чарити. Давай мне корзину и убирайся.
Она дернула к себе корзину, но Саймон крепко прижал ее к груди.
— Нет, милая Чарити. Если я так быстро вернусь, они решат, что я ослушался. Они же мне приказали нести яйца всю дорогу до кухни, чтобы ваши хорошенькие ручки не устали.
Как он и полагал, скелетообразная стряпуха жеманно ухмыльнулась и, как на шарнирах, пошла перед ним к кухне. Саймон был рад, что шел вместе с ней: дважды они натыкались на отряды стражников, Но Чарити расталкивала их костлявой грудью, пресекая любые попытки задержать ее. Саймон вприпрыжку бежал за нею, как корабль-разведчик за крейсером через поток метеоритов.
Наконец они добрались до прохода, ведущего к огромным кухням замка. Тут она настояла на том, чтобы забрать корзину. Саймон боялся, что она позовет стражу, чтобы его вывели во внешний двор, и потому придвинулся к ней ближе.
Чуть не уронив корзину, Чарити оттолкнула его.
— Думай, что делаешь, крестьянин. Убирайся в свою хижину, навозный жук!
Саймон отбежал подальше по коридору, повернулся и крикнул:
— Я только хотел сорвать сладкий поцелуй с уст хорошенькой мистрис Чарити.
К его удивлению, она снова вспыхнула.
— Тьфу на тебя! Если я расскажу своему мужу, Гарольду, что ты, наглый негодяй, сейчас сказал, он тебя знатно поколотит. Убирайся!
Благополучно завернув за угол, Саймон с облегчением разразился смехом, который вот уже минут пять рвался из него.
— Боги всех галактик, она в самом деле замужем за этим бы-ком-стражником! Чудесная парочка! Или он ее задушит, или она разрежет его на куски.
Вспышка веселья очистила и оживила Саймона, но дальше он пошел осторожнее. Путь его от кухонь вел вниз, по каменным аллеям и лестницам, становившимся все уже. «Должно быть, со временем Мескарл чувствует себя все в большей безопасности», — подумал он; сейчас коридоры стали патрулировать хуже, чем тогда, когда он жил здесь. Хотя особые телохранители Мескарл а, отборная и избалованная банда из шестидесяти искусных убийц, занималась исключительно охраной барона и Арсенала; здесь же должно было быть достаточное количество других отрядов. Однако звуков шагов он не слышал. Еще он заметил, что переходы освещены лучше, чем пятнадцать лет назад.
Саймон шел вниз, под землю, оставляя за собой мили каменных коридоров, открытые ворота и поднятые решетки. Воздух становился все более сырым и затхлым, однажды что-то скользнуло по его ноге, заставив его подпрыгнуть и выругаться про себя. Саймон оказался в той части замка, где раньше никогда не был, и ступал осторожно, тщательно взвешивая свои решения у каждого поворота.
Когда коридоры стали совсем темными, он стал ступать еще легче. И правильно сделал, потому что когда он ощутил ногой край ямы, ему хватило времени приостановиться, после чего перепрыгнул яму и пошел дальше. Многие кинули бы в провал камешек или какую-нибудь безделушку, чтобы понять, чего они избежали. То, что Саймон этого не сделал, и отражало его характер. Он избежал опасности, а все остальное для него было неважным. Его не интересовало, десяти футов глубиной эта яма или тысячи. Если он упадет в нее, конец будет один.
Между прочим, если он все же бросит камешек, тот будет падать одиннадцать с половиной секунд и упадет с еле различимым всплеском.