спросил я, но семьдесят два типа автомобиля с крытым верхом двадцати четырех цветов и члены Палаты представителей цехкома, а также восемнадцать вариантов установки меню и шестьдесят четыре различных уровня зарплаты, основанных на тарифной сетке и выполнении плана, просто продолжали струиться.
10
Уже тогда гангстеры были на пике славы.
О них каждый день писали газеты.
«Уолл-стрит джорнал» сообщал, что «каждый гангстер выколачивает от ста миллионов долларов в год из различных организаций по всему миру».
Гангстеры ответили заявлением: «К сожалению, годовой рост инфляции неизбежно поглощает восемь процентов доходности нашего бизнеса».
Когда начался очередной девятиминутный перерыв, предоставляемый нам через каждые сто двадцать пять минут работы, мы сели на свободное время, проплывавшее мимо по своей ленте конвейера, и стали вести беседу о гангстерах.
— Интересно, а по какой линии движутся гангстеры? — задались мы вопросом.
И вопрос этот устремился на следующую конвейерную ленту со скоростью три дюйма в секунду.
11
Тогда я жил с молодой, здоровой, крепкой женщиной.
На самом деле даже не помню, как я ее называл.
Я всегда путал ее имя с именами персонажей, которые появлялись в моих поэмах.
Само собой, она тоже путала меня с другими, называя именами своих любовников: того, что был до меня, который был у нее после того, который был перед этим, до которого у нее был другой, прежде которого имелся еще один, которому предшествовал иной, который был также не первым, так что все было взаимно справедливо, как говорится, око за зуб.
Я называл ее «мой крольченыш», «моя клубничка» и «мой котенок», а также «моя стервочка», «мой бубновый тузик» и «мое маленькое очко для команды „Сан-Францисских Гигантов“».
Она же придумывала мне все новые и новые имена.
12
Взирая на меня снизу вверх, женщина ворковала:
— О мой маленький ручеек, несущий нас к вершинам успеха…
— Вообще-то ручей всегда уносит вниз…
— Ну, в теплую гавань благополучия, ой!
Я был готов кончить в нее, так что в данный момент не мог раздражаться.
Поцеловав кончик ее слепо вспотевшего и лоснящегося носика, я вынудил женщину быть более внимательной.
— Видишь ли, «Ручей, уносящий в бухту» — не мое имя.
— О да, «ма уи», — продублировала она по-французски. — Ты прав совершенно, за Евой и Адамом, вдоль излучины реки, текущей в дублинскую гавань, бредущий к лесу тропой через кладбище и исчезающей с каждым шагом: мы всегда будем созвездиями Жены и Мужа на Млечном Пути, о да, tu as raison.[1]
Шлепая по мякоти прелестных женских ягодиц, я выкрикивал ее имена.
— Мой крольченыш!
Моя клубничка!
Мой котеночек!
Моя стервочка!
Мой бубновый тузик.
Мое очко для команды «Сан-Францисских Гигантов»! Да-вай, да-вай!
Четыре мяча прошли мимо шести бейсбольных бит, но, прежде чем сделать последнюю роковую подачу в шлем седьмого из баттеров, он встал на возвышение насыпи и совершил харакири. Свобода! Свобода! Прочь отсюда!
— Ой? — пискнула подо мной женщина. — Что это с тобой?
— Прошу, перестань называть меня чужими именами.
— Как-как? — растерянно заморгала она.
— Кличками твоих прошлых любовников, посторонних мужчин, особенно в процессе этого.
— Чего «этого»?
— Секса!
Я всегда так говорил.
Ведь это деликатнейший момент в жизни каждого человека.
— Прости, прости, — запричитала женщина.
И затем:
— Прости, прости, прости, прости, прости. Прости, прости, прости, прости, прости. — Вот так, двойной очередью по пяти раз зачастила И затем, в виде экстра-бонуса специально для меня, она добавила: — Прости! — с робкой овечьей улыбкой.
— Нет проблем, — откликнулся я. — Не принимай так близко к сердцу. Проехали.
Но после уже, казалось, не имело значения, чьими там именами она меня называла.
И без разницы, ничто не могло отвлечь меня от самых нежных чувств к ней.