Это было жестоко. У меня всегда сжималось сердце, когда я с ним так поступал. В самом деле, будь я на его месте, если бы из-за меня погибли мать и все братишки-сестренки, серьезно сомневаюсь, ограничился бы я одним «мыканьем» и выпучиванием глаз, вступая в схватку с ногами хозяина.
12
Я приблизился к сладко посапывающей Книге Песен.
Ноги ее были вытянуты вперед, идеально ровно.
Руки аккуратно сложены на коленях.
Тут же лежала выскользнувшая книжка комиксов.
Книга Песен никогда не следила за сюжетом. Она просто листала страницы наугад, перемещаясь от сценки к сценке. Понравившиеся ей отдельные картинки она могла разглядывать без конца. Вот как она читала комиксы.
Книга Песен задремала на одной из любимых картинок.
Я осторожно глянул из-за ее плеча на сцену, разворачивающуюся под ее ладонями.
13
Я смотрел на спящую Книгу Песен.
14
Я положил руку поверх ее сложенных ладоней. Я хотел, чтобы Книга Песен знала, что я здесь.
Медленно, очень медленно Книга Песен просыпалась.
Сперва она заметила мою руку, потом пиджак, затем брюки и, наконец, после продолжительной, затянувшейся паузы заметила меня.
— А-а, — умиротворенно произнесла Книга Песен.
— Добро пожаловать домой.
15
Терпеть не могу трудные слова.
Когда я читаю что-то, написанное невнятными учеными словами, становится тоскливо. Просто трудно понять, к чему клонит автор.
Я не люблю трудные слова и все же время от времени сам ими пользуюсь. Господи, как же это тоскливо.
Мне нравятся слова простые вроде: «Добро пожаловать домой».
Мне нравится, если «Добро пожаловать домой» мне говорит Книга Песен, когда я возвращаюсь по вечерам.
Я незнаком с другими «Добро пожаловать домой».
Я поднимаю Книгу Песен из кресла-качалки и переношу ее на руках в постель.
— Ишь какая тяжелая…
— Спокойной ночи, — говорит Книга Песен.
И я выключаю свет.
16
Я зачитывал «Генриху IV» выдержки из «Пуританских прелестей детектива» Эрика Рутли.
«Наш двадцатый век можно уподобить „стальному человеку“, замкнутому в оболочку материализма, сверкающую и прочную. Этот человек из стали также обречен, хотя вряд ли даже поймет, что обманчиво прочная броня отрывает его от воздуха и почвы, которые нужны, как пища, гораздо больше, чем громкие слова и идеи.
Никогда еще око человеческое не было столь алчно, как в наши дни, никогда не находилось в таких отчаянных поисках, не рыскало по сторонам, поскольку искусство было отнято от него. Прискорбное непонимание, воспитанное низменными заблуждениями средних классов девятнадцатого века, привело искусство к ситуации самоубийства. Действуя против жажды наживы, которой одержимы средние классы, и пытаясь оздоровить искусство, современная детективная литература, вызревшая из готического романа, утратила контакт с публикой и замкнулась внутри мирка собственных эксцентрических странностей.
В результате детектив стал особым, чисто техническим приемом, он утратил чувство истинного предназначения и стал бесконечно утонченной формой игры для специалистов, для этаких мандаринов, свысока глядящих на остальное общество, отщепенцев, избравших убежище на необитаемом острове, в одиночестве предаваясь интеллектуальным упражнениям.
Призыв Раймонда Чандлера прорвался сквозь всю вековую историю романа загадки и разрушил стены, воздвигнутые теоретической эстетикой. Вот почему, вне всяких сомнений, он услышан сегодня многими, хотя даже они смутно понимают истинное его значение. Тем же, кто остается глух к его обращению, Чандлер манифестирует бессмертную роль искусства, роль, к которой оно призвано и которую призваны исполнять мы. Обступаемый художественными образами, но лишенный корней, своей естественной цели, современный человек неуклонно движется к кризису, природу которого легко можно предугадать».
Внезапно «Генрих IV» насторожил уши.
В дверь зазвонили.
— Там кто-то пришел, — закричала Книга Песен из кухни.
Отложив книгу, я направился к двери.
— Кто там?
Ответа не было.
Я открыл дверь.
Четверо гангстеров стояли на пороге.
Часть третья
САЙОНАРА, ГАНГСТЕРЫ