Но мой брат действительно был просто великолепен в постели, ни с кем мне не было так хорошо.
— Мне надо еще по дороге зайти купить сборник рассказов Томаса Манна.
— Нет, ты ничего такого не подумай, поэт так поэт, мне это совсем не мешает. Просто мне всегда казалось, что классно было бы заняться этим с каким-нибудь гангстером. С поэтами вначале всегда интересно, но в этом деле они совсем никуда, да, к сожалению, и они набрасываются на меня, будто хищники, а я терпеть не могу жестокого обращения, мне нравится, когда со мной нежно и ласкою, как мой брат — он был всегда таким обходительным.
Все пошло вкривь и вкось, с тех пор как умер старший брат, знаешь, я еще надеюсь, что где-нибудь ждет меня гангстер, который возьмет меня нежно.
Я оторвал голову от стойки. Эта женщина сидела передо мной в прозрачном платье из черного шелка, сквозь который проступали налитые груди, каждая величиной с головку младенца. Красный лак на ногтях, на руках и ногах, и такие же ярко-красные губы.
— Так теперь модно, — ответила она на мой взгляд. — Стиль «госпожи». Ты разве не видел ее по телевизору?
Взяв ложку, она картинно воткнула ее под левую грудь.
— «Погодите! Там, кажется, еще что-то бьется в груди!»
«Это же твои легкие! Ты что, в школе не проходил?»
«Как, разве этому учат в школе? Забыл, наверное. Слушай, кажется, вырубаюсь».
Закатив глаза, она захрипела и со стуком уронила голову на стойку бара.
— «Вот паршиво — хуже не бывает».
Ну как? Похоже?
— Ммм.
— Так ты хочешь меня?
— Ммм.
— Ну так пошли, чего сидим.
Женщина сползла с высокого барного стула. Неведомо как, но вдруг я обнаружил, что уже стою с ней рядом, подхваченный под локоть.
— Вон туда. Лучше всего в туалете, там никто не подглядывает.
Бармен в одном женском нижнем белье кружил в воздухе между двумя горящими люстрами, описывая восьмерки.
— Дамы и господа! — кричал бармен.
Он продолжал порхать, задевая крыльями потолок.
— Мои крылья САМЫЕ НАСТОЯЩИЕ!
— Смотри, смотри, а бармен-то летает.
— А-а, он только пытается изобразить из себя поэта. Да ну его. Пойдем.
15
Как только мы очутились в туалете, моя дама принялась стаскивать с себя все, что на ней было. Это оказалось нетрудно, принимая во внимание, что ей пришлось всего-навсего стянуть платье, затем трусики, расстегнуть корсет, стащить подвязки, потом пояс с резинками и чулки — после чего она оказалась совершенно нагая.
— Теперь давай, ты тоже раздевайся. Только ниже пояса, рубашку и прочее можешь оставить. Я не любительница извращений.
Я стянул джинсы и вслед за ними трусы, повесив их на ручку двери.
— Эй.
— Что?
— А галстук так и оставишь?
— Да.
— Ничего, если я им воспользуюсь? Я обычно кричу, мне нужно что-нибудь зажать во рту.
— Конечно.
Женщина скатала галстук и сунула себе в рот, точно кляп.
— Получается, будто я тебя насилую.
Женщина вынула галстук изо рта и отвесила мне пощечину, причем довольно неслабую.
— Терпеть не могу этого слова!
— Беру его назад.
Женщина снова заглотила галстук, затем оперлась руками и головой в стенку, выставив белые ягодицы.
У меня натурально возникла эрекция. Я с трудом мог в это поверить.
Женщина оглянулась на меня поверх плеча. Она опять достала галстук.
— Эй.
— Что еще?
— Если мы будем в такой позе, я не смогу даже сказать, что занимаюсь этим с гангстером.
— Так и есть.
— Если я развлекаюсь с гангстером, то я должна видеть гангстера.
— Почему бы тогда не повернуться ко мне лицом?
— О, как уж-жасно! Чудовище! Разве я не говорила тебе, что терпеть не могу жестокость?
Женщина поднесла галстук, теперь уже весь обслюнявленный, к глазам.
Она зарыдала, вытирая галстуком слезы.
— Никто, никто не делает этого со мной, никогда, я знаю, это потому, что у меня слишком много требований и предпочтений, я особенная, я не такая, как все, и я не хочу больше делать это с поэтами, просто не хочу, и вот, когда я наконец отыскала тебя, гангстера, ты не хочешь меня.
— Думаю, я могу попробовать, — сказал я женщине.
— Правда? Ты можешь? — всхлипнула женщина.
Глаза ее были влажными от слез. Меня поразил этот взгляд, в котором сквозила самая неподдельная невинность.