— И скольких героев, — мягко поинтересовался Сайрион, — вы обрекли на раннюю смерть благодаря этому пророчеству, вы и ваш демонический зверь?
— Я не буду лгать вам. Больше десятка. Если вы откажетесь, никто здесь не станет говорить о вас плохо. Ведь ваши шансы на успех ничтожны, если вы направите свой ум и меч против зверя. И наши страдания для вас ничего не значат.
Сайрион окинул взглядом одетую в черное толпу. Иссохшие лица по-прежнему были обращены к нему. Дети походили на миниатюрных взрослых: такие же сухие, неподвижные, бесшумные. Если эта история правдива, то они рано усвоили уроки страха и печали и не проживут долго, чтобы насладиться этими уроками.
— Что вы можете рассказать мне о своем звере, кроме его пищевых привычек? — спросил Сайрион.
Мемлед вздрогнул. Его бледность усилилась.
— Больше я ничего не могу рассказать. Это часть грязного колдовства, которое сковывает нас. Мы ничего не можем сказать, чтобы помочь вам, ничего не можем сделать, чтобы помочь вам. Только молиться за вас, если вы решите противопоставить свое мастерство дьяволу.
Сайрион улыбнулся.
— Да наглость — ваша вторая натура, мой друг, и это просто восхитительно. Если я одолею вашего зверя, какова моя награда, кроме, конечно, благословения вашего народа?
— У нас есть золото, серебро, драгоценности. Вы можете забрать с собой все это или все, что пожелаете. Мы жаждем безопасности, а не богатства. Наше богатство не защитило нас от ужаса и смерти.
— Думаю, мы заключили сделку, — сказал Сайрион. Он снова посмотрел на детей. — Предоставлю казначейству результаты подсчета с вашей подписью.
БЫЛ ПОЛДЕНЬ, И СОЛНЦЕ пустыни заливало город своим безжалостным светом. Сайрион шел в сопровождении принца Мемледа и его охраны — таких же одетых в черное мужчин, но с тяжелыми клинками и кинжалами на поясе, ни один из которых, по-видимому, никогда не знал крови зверя. Толпа осторожно двинулась вслед за своим принцем. Слышен был только шорох ног, шаркающих по пыли, и никаких голосов. Под решетками нависающих окон кое-где в фиолетовой тени стояли клетки с птицами. Птицы в клетках не пели.
Они добрались до рыночной площади, выгоревшей на солнце, безлюдной и без всяких товаров. Колодец в центре рынка — вода, которая в первую очередь послужила бы здесь причиной строительства города. Еще одно указание на воду находилось напротив рынка, где широкая лестница, обрамленная каменными колоннами, вела к массивной зубчатой стене и дверям из бронзы, на этот раз покрытым чистым сверкающим золотом. Над стеной королевского дома виднелись верхушки пальм. В воздухе витал зеленый аромат, пьянящий, как благовония в пустыне.
Толпа на рыночной площади расступилась. Мемлед и его охранник повели Сайриона вверх по лестнице. Позолоченные двери открылись. Они вошли в прохладный дворец, синий, как подводная пещера, шелестящий хрустальными фонтанами, сладкий от запаха нагретых солнцем цветов.
Одетые в черное слуги принесли охлажденное вино. Еда оказалась отвратительной и не соответствовала вину. Ушли ли стада скота на то, чтобы успокоить демонического зверя? Сайрион не заметил в городе ни козы, ни овцы. Если уж на то пошло, не было ни собак, ни даже гладкошерстных кошек и полосатых мартышек, которых богатые женщины любят держать на руках, как младенцев.
После еды и питья немногословный, но вежливый Мемлед повел Сайриона в сокровищницу, где по полу как пыль рассыпались драгоценности.
— Думаю, — рассудил Сайрион, брезгливо исследуя нити жемчуга и рубиновые ожерелья, — что за такие вещи вы могли бы нанять героя, послав за ним.
— Это тоже наше ограничение. Мы не можем никого послать. Он должен попасть к нам случайно.
— Как говорят кочевники, — обаятельно и невинно улыбнулся Сайрион, — никто не знает стену лучше, чем тот, кто ее построил.
В это мгновение что-то прогремело в недрах мироздания.
Это была ужасающая какофония. Рев, исполненный злобы и жажды крови. Это походило на подземный рев одновременно целого стада коров, загоняемых в хлев раскаленными железными прутами. Пол завибрировал. Из одной кучи драгоценностей выпал сапфир и покатился к другой.
Сайрион скорее заинтересовался, чем обеспокоился.
Его голос не выражал ничего, кроме интереса, когда он спросил принца Мемледа:
— Это, что ли, ваш зверь, предвкушающий сегодняшний ужин?
На лице Мемледа появилось выражение глубочайшей тоски и отчаяния. Его рот скривился. Он вдруг резко вскрикнул, словно его охватила сильная, хорошо знакомая боль, и закрыл глаза.
Заинтригованный, Сайрион заметил: