— Правда, что чудовище — это иллюзия для обмана сражавшихся за нас героев, созданная колдуньей, чью голову вы отрубили. Год за годом эта безжалостная мерзкая волчица опустошала город, бродя по ночам, пируя плотью и кровью моего народа. И у нас был лишь хрупкий шанс, пророчество, единственная лазейка в адском договоре — что мы сможем увидеть ее убитой, если к воротам придет героический путешественник и согласится избавить нас от мучений. Но она всегда околдовывала и обманывала этих героев, появляясь в иллюзорных оковах, лгала, что мы принесем ее в жертву, посылала каждого человека убить призрачного зверя, которого не существовало. А потом герой доверчиво приходил к ней, и она хватала его и убивала. Так мы отправили на смерть более двух десятков героев, потому что мы были скованы ее колдовством и не могли направить их туда, где гнездилось зло. Но как, господин герой, вы узрели истину в этой пучине колдовства?
— Да проще простого, — лаконично откликнулся Сайрион.
— Но поделитесь этим со мной! — Мемлед поднял мокрое от слез лицо, переполненное теперь лихорадочной радостью.
— Ее расположение ко мне показалось мне подозрительным, если она была той, за кого себя выдавала. Ее необыкновенная красота, пережившая месяц заточения и ужаса, ее запястья и лодыжки, не стертые цепями. Будучи чужой в этом месте, она так много знала о его закоулках и его истории. Еще интереснее то, что она так много знала обо мне — кроме моего имени, которое непонятно зачем тюремщику понадобилось ей называть, — например, то, что я ношу одежду кочевников и что я обладаю некоторыми достоинствами, как она считала, хотя сама меня видеть не могла. Она утверждала, что видела мою тень, промелькнувшую над глазком, но это вряд ли. Она также знала все наши с вами разговоры, как будто подслушала их. Хотите услышать больше?
— Каждую мелочь!
— Тогда рассмотрим зверя, который явно был нереальным. Его голос настолько громок, что от него дрожали полы, и все же дом цел. Да и сама тварь так огромна, что могла бы повергнуть город в прах, однако она заперта в пещере, где даже не подняла пыли. Далее — отсутствие костей и ее здоровое дыхание, предназначенное, чтобы произвести впечатление мощью и жаром, но не пахнущее ничем другим. Кошка, жрущая крыс, имеет более отвратительный запах из пасти. А эта тварь, которая якобы ела людей и пила их кровь и была достаточно большой, чтобы наполнить воздух вонью, — чиста, как выскобленная кастрюля на плите. Наконец, я поднялся наверх и увидел, что в глазок не видно ничего из того, что происходит в этой комнате, не говоря уже о мелькающей тени. И еще, если хотите, я заметил острые зубы этой дамы.
Мемлед поднялся на ноги.
На полпути к Сайриону он остановился и повернулся к охранникам.
— Сообщите городу, что нашему страху пришел конец.
Охранники, округлив глаза, бросились прочь.
Мемлед подошел к Сайриону, свирепо глядя на голову, которую тот предусмотрительно положил на подвернувшуюся тарелку. Она уже начала осыпаться каким-то зловонным порошком.
— Мы свободны от нее, — воскликнул Мемлед. — А вы можете опустошить сокровищницу. Возьмите все, что у нас есть. Возьмите… возьмите эти регалии правителя города. — И он схватился за ожерелье из темного золота, висевшее у него на шее.
— В этом нет необходимости, — беспечно ответил Сайрион. Он вытер меч о драпировку. Мемлед не обратил на это внимания. Сайрион вложил меч в ножны. Мемлед улыбнулся, все еще нервно, но его лицо оживилось от волнения.
САЙРИОН ЛОВКО ОРУДОВАЛ в сокровищнице. Дневной свет уже угас, и при ровном янтарном свете ламп Сайрион выбирал нити с драгоценными камнями и золотые цепочки, кубки и драгоценные кинжалы, браслеты и доспехи. Вскоре они достаточно плотно наполнили кожаную сумку, которую Сайрион закинул за спину. Мемлед предлагал ему другие дары. Сайрион отказался.
— Как говорят кочевники, — отметил Сайрион, — три осла не могут сунуть головы в одно ведро.
Песни и праздничные крики уносились в прохладу ночной пустыни из сверкающего окнами города под сверкающим звездами небом.
— Ночь без крови и ужаса, — произнес Мемлед.
Сайрион спустился по дворцовой лестнице. Мемлед остался на лестнице, его охранники рассеялись вокруг. На рыночной площади горел костер, там танцевали. Черные одежды исчезли; женщины надели свои наряды, сверкали и звенели серьгами, танцуя. Мужчины пили, поглядывая на женщин.
У края толпы, словно маленькие камни, стояли двое детей, одетых в свои лучшие одежды, и Сайрион увидел их лица.