Детское лицо — подлинный календарь времен года души. Люди учатся притворству по необходимости. Дети еще не успели научиться.
Сайрион колебался. Он повернулся и зашагал обратно к дворцу, а затем тихо поднялся по ступеням.
— И последнее, друг мой принц, — обратился он к Мемледу.
— Что?
Сайрион улыбнулся.
— Вы оказались слишком искусны, и я не понимал этого, пока дети только что не подсказали мне.
Сайрион швырнул мешок со своего плеча точно в живот Мемледа. В следующую секунду в руке Сайриона сверкнул меч, и чернокрылая голова Мемледа запрыгала вниз по лестнице.
Танцоры вокруг костра прекратили танцевать. Стражники застыли в шоке, хотя ни одна рука не потянулась к клинку. Сайрион вытер свое лезвие — на этот раз о конвульсирующее тело Мемледа.
— И он тоже, — сказал Сайрион.
— Да, господин, — хрипло ответил ближайший из охранников. — Их было двое.
— И они — ваш принц-демон и его шлюха — ежевечерне играли в кости на то, кто должен обрушиться на город, не так ли? Но он все же не мог избежать пророчества о герое у ворот. Он был обязан заботиться обо мне и в любом случае рассчитывал, что леди обойдется со мной так же, как и с другими. Но когда она этого не сделала, он обрадовался, что я убил ее, потому что если бы ему удалось обмануть меня, то город бы достался ему одному. Он справился. Он ни разу не проявил свою демоническую сторону. Он действовал как человек, как принц Мемлед: страх и радость. Он был слишком хорош. И я бы никогда не догадался, если бы не агонизирующая пустота в глазах детей там внизу, в толпе.
— Вы, несомненно, герой, и да благословят вас небеса, — воскликнул охранник. Было понятно, что он настоящий человек и все остальные тоже. Их облегчение от внезапного избавления было неподдельным, как и у всех настоящих людей, которые не знают заранее, когда плакать, а когда смеяться.
Сайрион тихо рассмеялся, глядя на сверкающее небо.
— Да благословите меня, небеса!
Он снова спустился по лестнице. Теперь оба ребенка горланили так, как не смели раньше, — беззаботно и энергично. Сайрион открыл кожаный мешок и выбросил сокровища на площади, на радость взрослым и детям.
И ушел в пустыню, под звезды, с пустыми руками.
ВТОРАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ
ЭСУР, ВПАВШИЙ В НЕКОЕ подобие транса во время своего напевного рассказа, потянулся к кувшину с вином, но ему помешал солдат, добравшийся до него первым.
— Клянусь небесными хорами, — воскликнул солдат, — ну и сказка! — Эсур сверкнул на него глазами, а солдат выпил. — Можно ли в это поверить? Где этот город демонов? Существует ли он? Настоящая выдумка…
Оскорбленный Эзур поднялся, и солдат, усмехнувшись, замолчал. Эсур уставился на Ройланта.
— Вы просили рассказать историю. Я рассказал вам одну. Где мое золото?
— Вообще-то, я просил информацию о местонахождении и характере Сайриона, — заметил Ройлант.
Солдат булькнул в бокал и оторвался от него, чтобы заявить:
— Он вам кое-что рассказал. Сайрион способен сентиментально относиться к маленьким детям. И может устоять перед чарами самой красивой женщины.
Ройлант нахмурился. Он достал из бумажника золотую монету и протянул ее Эсуру, который тут же яростно укусил ее на удивление белыми зубами.
— Хорошая чеканка, — одобрил довольный Эсур. — Благодарю вас, щедрый господин.
— Подожди, — закричал солдат, — скажи мне, что такое… грешер… героша?
— Он имеет в виду гирзу, — поправил Ройлант. — Струнный музыкальный инструмент.
— А, — сказал Эсур. — А то мне было интересно.
Солдат икнул.
— Здесь чудесное вино. Принеси еще. Придумай еще одну ложь, когда принесешь.
— Эта история реальна. Я за это ручаюсь, — насупился Эсур. — Я слышал ее некоторое время назад, когда меня вели с невольничьего рынка Кассиреи.
— Минуту назад это был Хешбель.
Эсур снова оскалил зубы.
— Если бы я был свободным человеком…
— Но это не так, — возразил солдат и швырнул в него наполненный на четверть бокал.
Эсур увернулся с пугающей ловкостью, и бокал, разбрызгивая в полете содержимое, приземлился на колени ученого, который с криком вскочил.
— О боже, — простонал пьяный солдат и закрыл голову руками, отказываясь участвовать в том, что последует дальше.
Приняв на себя ответственность, Ройлант встал, пересек комнату и попросил у ученого прощения. Ученый, восстановив душевное равновесие, отряхнул вино со своего длинного одеяния.
— Ничего. Эта встряска остудила мой пыл в споре; боюсь, что это знак божий. Мы с этим господином серьезно беседовали о некоторых религиозных учениях.