— Я слышал, как упоминали мое имя, — сказал Хасмун. Его слова разнеслись по всему саду, как он и добивался. Лица между цветочных кадок еще больше посерели. — Может быть, вам знакома моя скромная особа?
— Все знают Хасмуна-кукольника, — учтиво ответил Сайрион. — Но не отчаивайтесь, — вкрадчиво добавил он, — ни один человек не может избавиться от собственного запаха.
Чувственное наслаждение исчезло с лица Хасмуна. Стало совершенно тихо. Возможно, это тоже было наслаждение, другая форма наслаждения.
— Я думаю, что вы, должно быть, пьяны, — поморщился Хасмун.
— Я думаю, что, должно быть, совершенно трезв, — поправил Сайрион, вставая, — ибо то, что я собираюсь сделать, требует твердой руки.
Сайрион плавным движением пересек расстояние в неполных десять шагов с невероятной скоростью, ошеломлявшей глаз. Когда Сайрион достиг стола Хасмуна, кувшин черного джеббского, казалось, сам по себе взмыл в его руки, ухитрившись почти перевернуться над головой мага.
Искупавшись в черно-красном ихоре вина, Хасмун взвизгнул, как затоптанный пес. Затем, споткнувшись, отшвырнул стол вместе с его содержимым.
Сайрион огорченно и недоверчиво воскликнул:
— Как я мог быть таким неуклюжим…
Столешница с грохотом упала. Телохранители Хасмуна возвращались в сад. Они, по-видимому, не продвинулись дальше запугивания девушки в дверях гостиницы и, услышав шум, прибежали, несомненно, с благодарственными молитвами дьяволу.
Сайрион подождал, пока они поднимутся по ступенькам, и небрежно швырнул кувшин, скользкий от вина и льда, им под ноги. Один взревел, потерял равновесие и с глухим стуком отлетел назад в благоухающий куст. Второй согнул одно колено, выпрямился и, обнажив меч, прыгнул на террасу.
Меч Сайриона висел у бедра. Он, казалось, забыл об этом, потому что пригнулся под первым же ударом, небрежно развернулся и ударил ногой в основание позвоночника громилы. Мужчина закричал и упал вперед, корчась на террасе в растекающейся луже спиртного.
Другой бандит тем временем выбрался из кустов. Когда он взбегал по лестнице с мечом, сжимая в кулак шипастую руку, с противоположного конца террасы появился хозяин гостиницы с заискивающим выражением на лице, неся блюдо с жареными угрями. Сайрион повернулся на каблуках, словно ему наскучила вся эта история, снял с блюда обжигающих морских червей в пузырящемся масле и безошибочно бросил их через плечо в лицо телохранителю. Измазанный маслом и ослепленный, со звоном уронив меч, парень снова покинул террасу задом наперед. Пролетая мимо одной из каменных ваз, он ударился головой об ее край. Больше он не вставал.
Сайрион разгладил свой наряд левой рукой с кольцами и правой без колец. Для человека, швырявшегося спиртным и жареными морепродуктами, он был на удивление чист. Словно возмущенный этим фактом, корчащийся на террасе забияка в последний раз схватил Сайриона за лодыжку. Сайрион пнул его еще раз, на этот раз в захват. Где-то хрустнула кость, за этим звуком последовал тонкий вой.
Сайрион взглянул на Хасмуна.
— Много шума, господин аптекарь, из-за небольшого количества пролитого вина.
У Хасмуна, промокшего и пропахшего черным джеббским, хватило времени собраться с мыслями. Он выпрямился, оказавшись на удивление такого же роста и телосложения, как сам Сайрион, но в остальном был ему полной противоположностью, как тень по отношению к свету.
— Выбирай, — сказал Хасмун телохранителю со сломанным запястьем. — Замолчи или умри. — Вой прекратился. — А ты, — продолжал Хасмун, обращаясь к Сайриону, — умрешь в любом случае.
— Как учат нас жрецы, жизнь — это лишь мимолетный луч упоительного света, затухающий во тьме вечности, — философски процитировал Сайрион.
— Ты ошибаешься, — возразил Хасмун. Несмотря на капающее ему в глаза вино, он даже сумел улыбнуться. — Твое обливание будет довольно продолжительным и определенно не упоительным. Это начнется сегодня ночью. Если ты хочешь сам увидеть, как я могу сломать тебя, приходи в мою аптеку и посмотри. Твоя шлюха скажет тебе куда.
И он кивнул Мареме, закрывшей накрашенное лицо напудренными руками.
Белый дневной свет постепенно краснел. Солнце купалось в океане. Джебба превратилась в янтарный город на краю моря золотых монет. Затем из пустыни на берег просочились сумерки и окрасили в синий цвет окна изысканных апартаментов Маремы.
На шелковом ложе лежал распростертый Сайрион — безупречный образ юного бога, обнаженный, красивый и слегка пьяный. Марема выпрямилась рядом с ним, нервно теребя шелка.