- Да вроде нет, - неуверенно ответил он.
- Знаешь что? - в голове Лизы родилась новая идея. - Ты сейчас никуда не ходи... сигареты я тебе дам, не дергайся, - поспешила добавить она, видя, что Максим недоуменно поднял брови. - У меня есть. А перекуришь пойдем в ресторан. Обедать. Годится? Да и пить хочется... ну, это тоже не проблема.
Лиза сунула руку под подушку, достала нераспечатанную пачку "Мальборо" и длинную золотистую зажигалку, положила все это на столик рядом со все еще мерцавшей на нем псевдохрустальной дребеденью и выскочила из купе, оставив дверь открытой. Максим не успел еще встать, когда Лиза уже вернулась с двумя литровыми бутылками минеральной воды в руках.
- Вот, - протянула она одну из бутылок Максиму. - Держи. У проводника этого добра навалом. Холодная.
Бутылка и вправду была холодной, она успела запотеть, пока девчонка несла ее в купе, и Максим, коснувшись ладонями влажных пластиковых боков емкости, понял, что умирает от жажды. Открыв бутылку, он прижал к губам ее искалеченное винтовой резьбой горло, и, сделав несколько больших жадных глотков, глубоко вздохнул, словно возвращаясь к жизни.
- А зачем тебе сигареты? - спросил он, навинчивая на бутылку колпачок. - Ты куришь?
- Еще чего, - пренебрежительно бросила девчонка. - Это я держу как раз для таких вот случаев... не ты один такой, курильщики часто остаются без сигарет. По не зависящим от них причинам. Вот я их и выручаю.
- Любопытно... - пробормотал он, беря сигареты и зажигалку. - Ну ладно, я пошел. Спасибо.
- Не за что, - полетело ему вслед.
Дверь купе все еще оставалась открытой, и Максима это почему-то огорчило... он и сам не понял, в чем дело, то ли он хотел посмотреть на себя в зеркало, то ли ему не понравилось то, что в их с Лизой купе, предназначенное только для них двоих, мог за эти секунды проникнуть посторонний праздный взгляд... Он плотно задвинул дверь и пошел налево, в тамбур для курильщиков, не обратив ровно никакого внимания на нескольких пассажиров, стоявших в коридоре вагона у окон. Большая часть дверей купе была открыта, и Максим смотрел себе под ноги, не желая замечать картины чужой и неинтересной ему жизни.
В тамбуре, к счастью, никого не оказалось, и Максим встал справа, в самом углу, прислонившись к стенке. Он содрал с пачки целлофановую обертку и взглядом поискал, куда ее можно бросить. Почти напротив него к стенке крепилась темная пластмассовая пепельница, сочно-коричневая, с откинутой вверх крышкой. Пепельница была пустой и чистой. Не зная толком, всегда ли так бывает в поездах, или он встретился с исключительным явлением, Максим запихнул целлофан в пепельницу и достал из пачки сигарету. Прикуривая, он вдруг обратил внимание на плавную сглаженность линий пепельницы, на густоту и мягкость ее цвета... в примитивной дешевой пластмассе вдруг обнаружилось нечто притягательное донельзя... Впрочем, решил он, это скорее всего обман зрения. В тамбуре не слишком светло, потому что стекла маленьких узких окошек покрыты толстым слоем пыли... да, это все из-за недостатка освещения. На самом деле перед ним примитивная вещица, штамповка, которой снабжают все до единого поезда российских железных дорог...
Он прижался лбом к стеклу - изнутри оно было чистым, пыль насела на него только снаружи, - и уставился прямо перед собой. И тут же его взгляд уперся в круглые железные прутья решетки, наваренной на вагонную дверь.
Клетка...
Клетки, заключенные одна в другую, как матрешки... бесконечный клеточный объем, охватывающий собой все живое... вырвешься из одной попадешь в другую, из нее - в третью... и в конце концов очутишься в такой огромной, что поддашься иллюзии полной свободы... но твое пространство все равно останется ограниченным...
Он встряхнул головой и затянулся горячим сигаретным дымом, словно пытаясь выжечь из себя страх перед замкнутостью бытия, перед невозможностью стать действительно свободным... но откуда пришел к нему этот страх? Все люди живут одинаково, то есть в том смысле, что все они обладают лишь небольшими степенями реальной свободы... он ничуть не сомневался в том, что никому и в голову не приходит искать чего-то другого... то есть не то чтобы совсем никому, но - большинству...
Но ведь есть и другие?
Наверное, есть.
Но он и этого не знает.
Что же все-таки скрылось в глубинах его потерянной памяти, в тысячный, наверное, раз попытался угадать он, как это случилось, почему? Куда он едет, зачем? В последние часы, занятый необычностью попутчицы, он как-то расслабился, ему вроде бы стало безразлично, что с ним происходит... но вот он остался на несколько минут один - и оказалось, что все обстоит совсем не так. Да, собственно, разве могло быть иначе? Человек, потерявший и прошлое, и настоящее, не может не размышлять об этом.
Сунув окурок в обтекаемую пепельницу, он немножко подумал. Ему хотелось выкурить еще одну сигаретку - и в то же время хотелось поскорее вернуться в купе, к Лизе... чем-то притягивало его это невероятное существо, рассуждавшее, как старый многомудрый философ... Пока он размышлял, в тамбур с шумом вывалились два молодых парня, весело гоготавшие и явно слегка "под шафе". Это сразу сдвинуло его с места. Курить рядом с оглушительно ржущими жеребцами... нет, в этом не может быть никакого удовольствия.
Пока он курил, Лиза переоделась. Надела вельветовые джинсы красновато-коричневые, тертые-перетертые, и к ним - ярко-голубую растянувшуюся футболку, размера на три больше, чем ей могло бы потребоваться. Спереди на футболке красовалась надпись: "Уйми себя", причем крупные белые буквы располагались не на груди, как это бывает обычно, а по подолу, и, учитывая длину одежки, приходились как раз на уровень интересного места. Максим фыркнул.
- Где это ты такую оторвала? - спросил он, рассматривая надпись.
- На заказ, - коротко ответила девчонка. - Ну что, идем в ресторан?
- Идем.
Лиза тут же схватила фотоаппарат и повесила его на шею. В задний карман джинсов она запихала белый замусоленный кошелек, извлеченный из-под подушки, и завертела головой, словно пытаясь вспомнить, что же она забыла. Взгляд девчонки упал на граненый шар. Секунду-другую Лиза стояла неподвижно, словно решая, не прихватить ли шар с собой, - но в итоге осторожно взяла его со столика и положила на подушку, точно в центр. И отступила на шаг, любуясь деянием рук своих.
Максим взял бумажник, и на этом его сборы закончились. Вообще-то ему тоже не мешало бы переодеться, только не хотелось прямо сейчас извлекать из-под полки гигантский чемодан и наугад рыться в нем, не зная, что там может найтись. Ну, может быть, Лизе снова взбредет в голову сфотографировать что-нибудь на ходу, и она надолго застрянет в тамбуре под охраной бдительного проводника... тогда и заглянем в того монстра, решил он.
"Два вагона назад", сказал проводник, когда его спросили о ресторане. Ну, это совсем недалеко.
Оба вагона, которые пришлось миновать им с Лизой, оказались купейными, в них было тихо и благолепно. Жара вынудила людей открыть двери своих маленьких клеточек, и на этот раз Максим не избегал мгновений чужих жизней, а наоборот, с какой-то даже жадностью косил глазом в вертикальные щели - то очень широкие, то совсем узкие, - стараясь понять, как существуют люди, знающие, кто они таковы... ну, наверное, на самом-то деле мало о ком можно сказать, что он знает о себе все, но по крайней мере другие, в отличие от него, не лишены воспоминаний...
Но ничего интересного в чужих купе не происходило. Люди читали, ели, разговаривали, играли с детьми... Максиму не удалось увидеть ничего такого, что пробудило бы в нем хотя бы намек на воспоминания. Жаль, подумал он, следом за Лизой входя в ресторан. Жаль, но ничего не поделаешь.
На первый взгляд ресторан выглядел неплохо. Чистые бледно-голубые скатерти на столиках, приспущенные шторки, светящиеся не слишком ярко плафоны без единого следа мух на стеклах, свежевымытый пол... Явно не хватало тихой музыки, однако ее вполне заменял стук колес.
Лиза окинула внутреннее пространство вагона-ресторана наметанным взглядом и решила:
- Сядем вон там... слева, за четвертый столик.