На высохшем личике старухи отразилось явное удовольствие. Он понял, что наконец-то по-настоящему угодил.
Мадам Софья Львовна, то ли услышав, что речь зашла о ней, то ли просто проголодавшись, как раз в этот момент соизволила вспрыгнуть на стол. Максим замер, не зная, как в этом доме принято поступать в подобных случаях. Но, само собой, у него и в мыслях не было проявлять фамильярность.
Кошка, подрагивая черным червем хвоста, внимательно обнюхала остатки каши в мисочке Максима (он замер с поднятой ложкой, как "Девушка с веслом"), потом совершила ту же процедуру с мисочкой старухи (старуха наблюдала за кошкой молча, с суровым выражением лица), потом почему-то обратила внимание на ромашки в китайской вазе, потянулась к ним носом, чихнула... а в следующую секунду зацепила когтем лепесток сыра и ловко сбросила его с тарелки прямо на пол - и сама прыгнула следом.
- Вот так, - довольным тоном произнесла старуха. - Мы такие.
- Да уж... - только и сказал он.
Настал черед душистого чая. Старуха собрала фарфоровые мисочки и тарелки, небрежно поставила их в мойку, а потом из отмороженного нутра гиганта-холодильника извлекла тарелку с двумя простыми бисквитными пирожными. Каждое из них уже было разрезано на четыре части, чем создавалась видимость увеличения общей массы.
Когда неторопливый и даже отчасти величественный процесс принятия пищи закончился, Максим, поблагодарив старуху, заявил, что пойдет погулять. Та кивнула небрежно, уже занятая какими-то своими мыслями, не имеющими отношения к постояльцу.
Он взял фотоаппарат и зарядил пленку. Пальцы действовали автоматически, дело было явно им хорошо знакомо (почему он снова выбрал из двух камер именно "зеркалку", он даже не стал задумываться). Затем получил от старухи ключ от калитки и парадной двери (с напоминанием, что сегодня данная дверь еще не функционирует), спросил, по какому, собственно, адресу он поселился, и отправился на прогулку.
Глава третья
...Он медленно шел по тихим утренним улицам, глядя по сторонам, наслаждаясь буйством зелени (похоже, в его прежней жизни вокруг не было такого количества травы и деревьев) и пытаясь понять, отчего с ним приключилось все это?
Теперь он уже почти не сомневался в том, что ни о каких случайностях не может быть и речи, что его ведет к неведомой цели твердая невидимая рука... но почему, почему именно он, забывший свое имя, подвернулся под эту руку?
Может быть, все случилось из-за того, что он устал от заквадраченности собственной жизни? Из-за того, что его потянуло к приключениям? Все его ощущения говорили о том, что его прежняя, исчезнувшая в беспамятстве жизнь была именно жесткой и угловатой... но в чем она состояла?
А может быть, в нем таилось нечто такое, о чем он сам не имел понятия, но что привлекло того или тех, кто теперь использовал его для выполнения неких задач?
Кем он был? Чем занимался? Где и когда столкнулся с той силой, что гнала его куда-то? Какова она из себя, эта сила? И чего она к нему прицепилась, черт бы ее побрал!
Изредка он видел на улицах то какую-нибудь бабку с ведром, аккуратно укрытым белой тряпочкой, то мальчишку на велосипеде, то пробегала дворняжка... прогуливались сытые непуганые кошки, одна другой краше... однако ни одна из них и в сравнение не шла с Софьей Львовной, решил он. Тихо, безлюдно... ну, наверное, в этом городке есть и более оживленные места. А здесь, в среде деревянных одноэтажных домиков с тщательно покрашенными стенами и ставнями, угнездившихся явно далеко от центра, утренние часы протекали вяло и бездеятельно.
Он в очередной раз повернул за угол - налево, в сторону вокзала, как ему подумалось. И увидел пожарище. Дом стоял здесь еще совсем недавно, это видно было по тому, что обгоревшие бревна и доски не успели утратить антрацитового блеска, а сорная трава и не пыталась пока что подступиться к черному неровному кругу. Забор смахнули в процессе тушения огня, но чуть поодаль, справа от останков погибшего так бесславно жилища, стоял сумевший выжить в катаклизме покосившийся сарай. Его крыша едва ли не сплошь поросла толстым ярким мхом - плотно сбитым, короткошерстным...
Крыша сарая...
Ему, наверное, лет шесть... зима... он одет ужасающе тепло и чувствует себя шариком из шерстяных свитеров, шарфов и варежек... вокруг бело от снега, под яблонями лежат целые сугробы... и огромный сугроб красуется прямо перед старым сараем...Как он забрался на эту чуть живую крышу из дырчатого толя и хрупких полусгнивших реек?.. Неважно... он стоял на самом краю и смотрел на сугроб... хотя сугроб снизу, с земли, и казался невообразимо высоким и достигающим своей макушкой верхней части сарая, сверху все выглядело немного иначе... он думал, что если сейчас спрыгнет вниз, то прежде чем он погрузится в пушистую плоть снежной кучи, ему придется пролететь, пожалуй, с половину Вселенной... и все же сугроб манил его...
Он встряхнул головой и пошел дальше. Он не помнил, решился ли он тогда прыгнуть вниз.
На этот раз он повернул в другую сторону - и внезапно очутился на улице, по обе стороны которой стояли красно-белые кирпичные девятиэтажки. Он понадеялся, что таковы лишь один-два квартала... но его надежды не оправдались. Правда, и эта улица была вполне тихой и безлюдной, и вдоль домов здесь красовались сплошные ряды роскошных рябин, усыпанных бледно-оранжевыми незрелыми гроздьями, а тротуары зачастую отсутствовали, и их роль выполняли хорошо утоптанные тропинки, на которые наползали трава и цветы... и все-таки это слишком уже походило на город. Пусть не совсем настоящий (а как выглядит настоящий город?), но...
Потом он увидел парк.
Бледно-желтые оштукатуренные тумбы с навершиями-шарами соединялись между собой невысокой и редкой кованой решеткой, образуя ограду, через которую перескочил бы даже самый юный козленок. Впрочем, лишь последний дурак стал бы прыгать через забор, который, собственно, и забором-то не являлся, поскольку расстояния между прутьями решетки достало бы и для маленького слоненка. Максим вдруг удивился образному ряду, возникшему в его мыслях... почему все такое уменьшительное? Но, пройдя вправо, до полукруглой площадки перед официальным входом в парк, он увидел красовавшуюся на сетчатой полосе над ажурными распахнутыми воротами надпись:
"Детский парк им. М. Горького"
Но ведь когда он увидел парк, он не знал о его детской принадлежности...
А может быть, знал?
Еще одна тайна потерянной памяти.
Вдоль прямой и широкой центральной аллеи парка стояли гипсовые фигуры юных пионеров с горнами и барабанами. Салют за салютом проплывали мимо, когда Максим неторопливо шагал по плотному слежавшемуся песку аллеи. Вправо и влево от нее то и дело отходили аллейки поуже - темные, страшноватые, слишком противоречащие безоблачному летнему дню и самой идее детского парка... и он уже решил было свернуть на одну из них, густеющую колючими акациями, как вдруг прямо из сплошной стены зелени на центральную аллею вывалилась невообразимо толстая растрепанная тетка, слегка пьяноватая, несмотря на довольно ранний час, веселая... Она, сопя и отдуваясь, тащила огромное эмалированное ведро, полное крупных и ровных темно-красных вишен, и ежеминутно останавливалась, чтобы переложить ношу из одной руки в другую - и каждый раз теряла при этом десяток-другой ягод. Они ложились на сероватый песок, образуя за теткой прерывистый след. Завидя встречного, тетка обрадовалась поводу задержаться и отдохнуть. Поставив ведро на песок, тетка уставилась на Максима, взглядом приглашая его к разговору. Максим приглашение принял.
- Здравствуйте, - сказал он. - Похоже, неплохой денек будет сегодня, а?
- Уж и точно, - с охотой заговорила тетка, отирая лоб ладонью. - А все равно жара надоела. Дождичка бы! Да в лес, по грибы...
- Да, неплохо бы, - согласился Максим. - Жаль только, что я здешних лесов не знаю. Я тут в гостях.
- А! - тетка почему-то удивилась. - В гостях? Ну и ну! Издалека?
- В общем, да, - уклончиво ответил он, поскольку не имел ни малейшего представления, откуда он. Вполне могло оказаться, кстати, что он местный уроженец и просто вернулся в родной город. - А вишни у вас свои? Или купили на варенье?