- Ублюдки!
Вздрогнув от неожиданности, он тем не менее пробрался между двумя до неприличия колючими кустами запущенного и увитого вьюнком крыжовника и, очутившись рядом с древними досками, выбрал щель пошире и приник к ней.
Соседний участок оказался гол, как песчаная пустыня. Плотно утрамбованная серая земля пугала своей нищенской наготой. Максим прижался к доскам вплотную, стараясь увидеть как можно больше... но ни вправо, ни влево не нашел ни травинки, не говоря уж о кустиках. Ну и ну, подумал он, это же надо так постараться...
На дальнем краю открытой всем ветрам территории пристроился небольшой дом, и на Максима смотрели два немытые окошка, между которыми затесалась обитая жестью дверь. Дверь была распахнута. Пока Максим изучал особенности соседнего участка, на крылечко с тремя ступеньками вышла сама безумная Настасья. Она оказалась на первый взгляд самой обыкновенной женщиной среднего роста, хрупкого сложения, ниже средней упитанности, в простом ситцевом платье... с нечесаными длинными волосами мышиного цвета, падавшими на плечи и на лоб... но когда она отбросила с лица немытые пряди и Максим увидел ее глаза, он тихонько охнул.
Это были вообще как бы и не глаза, а сверкающие выпученные шары огромные, бесцветные, стеклянные, готовые в любой момент выскочить из орбит... пугающие своим холодным блеском...
Безумная Настасья встала на крылечке, подбоченилась и уставилась на небо с таким видом, словно намеревалась разобраться с ним по-свойски. Постояв так несколько секунд, безумная Настасья сложила ладони рупором и, повернувшись вправо, что есть сил завопила:
- Ужо я тебя! Ничего не выйдет! И не надейся!
Потом набычилась и развернулась влево. Очевидно, теперь она вознамерилась послать некое сообщение соседям с другой стороны. Но тут ее внимание что-то отвлекло. Что именно - Максим не мог рассмотреть с такого расстояния, это было нечто слишком маленькое, но явно живое, потому что безумная Настасья вдруг прямо с крыльца бросилась плашмя на утрамбованную землю, крича:
- А, гад! Опять приполз! Ну уж нет, не выйдет! Тут всяким тварям не место! - и заколотила по серой пыли кулаком.
Расправившись с врагом, безумная Настасья вскочила и заплясала на месте, высоко вскидывая босые ноги... и внезапно Максим увидел в ее движениях нечто знакомое... ох, нет, не может быть...
Но он уже знал, что это действительно так. Безумная Настасья совсем недавно была прекрасной балериной.
Какой ужас, думал он, отходя от забора и пробираясь сквозь заросли гигантской лебеды и крапивы к дому старухи, что замечательная танцовщица превратилась в такое вот недоразумение... интересно, помнит ли она свое прошлое? Запах кулис, тесноту гримерной, суету костюмерш, свет рампы... овации восторженной публики... А может быть, теперь весь ее мир состоит из пыльного квадрата земли возле дома и врагов-червяков? А может быть, она и не заметила перехода, и по-прежнему танцует, слыша аплодисменты?..
Он споткнулся о затаившуюся в траве корягу и едва не врезался носом в землю, но каким-то чудом извернулся и удержался на ногах. И тут же увидел сидящую поодаль, на пышной подушке птичьего горца, мадам Софью Львовну. Кошка, сверкая белизной, осуждающе следила за ним, чуть прищурив раскосые желтые глаза. Перед кошкой лежала на траве обкусанная со всех сторон сосиска.
- Добрый день, - вежливо поздоровался Максим, переведя дыхание. - А я вот тут сад осматриваю. Знакомлюсь, так сказать, с местными достопримечательностями.
Мадам Софья Львовна как-то по-собачьи наклонила голову набок и взмахнула черным хвостом. Потом облизнулась и принялась рассматривать сосиску, игнорируя жильца. Он понял, что мадам не настроена уделять ему внимание. Из-за забора донеслось громогласное:
- А уж важные-то мы какие! Ну, ничего, ничего! Всему свое время!
Кошка внезапно снялась с места и исчезла в траве. Максиму показалось, что она отправилась в гости к безумной Настасье, но, конечно, это была лишь его фантазия.
...Пушистый дымчатый котенок с огромными круглыми глазами осторожно трогает лапкой желтую гусеницу, то вздымающую горбатым мостом свою щетинистую спину, то распластывающуюся по гладкой крашеной доске пола... гусеница испуганно обмирает, а котенок, вытянув шею, принюхивается... а потом вдруг подскакивает на месте, игриво раскинув лапы...
Покачав головой, Максим пошел дальше. Что ему делать с этими молчаливыми картинками, вспыхивающими перед ним? Что делать, что делать? На что они ему? Их суть и смысл остаются скрытыми от него...
Задняя дверь дома оставалась открытой, но старухи на кухне уже не было. Чистота и порядок, тишина и безмолвие. Чем бы ему заняться? Тут он вспомнил вырвавшиеся у него слова о возможном скором отъезде... куда бы это он мог поехать? Что, еще не наездился?
...бескрайняя гладкая равнина... желтый глинистый проселок... темная полоса леса на горизонте...
- Ну и что? - сказал он вслух. - Что мне эта равнина? Где мне ее искать? А главное - зачем? Кто-нибудь способен это объяснить?
Он сел на крыльцо и задумался.
Конечно же, он ощущал, что все происходившее с ним с того момента, когда он вдруг очнулся от забытья в купе поезда, было на самом деле связано в единую цепь... но никак не мог уловить принципа этой связи. Разные предметы и эпизоды рождали в нем обрывки воспоминаний, но воспоминаниям не доставало окончательности... ему казалось, что если бы одна из картинок обросла именами, он сразу понял бы, и кто он таков, и что он делает в этом мире и в этом городишке, и почему очутился здесь... и зачем. Взять хоть безумную Настасью. Он не помнит, видел ли он хоть какой-то балет... но ведь наверняка видел, и не один, сумел же он понять, что Настасья когда-то танцевала не просто хорошо, а замечательно... а может быть, он и сам был танцором?.. А вот если бы он, например, когда-то аплодировал той, потерявшей разум...
Стоп.
Он вскочил и помчался обратно к забору, отделявшему похожую на джунгли территорию старухи от пустынной территории безумной Настасьи.
И поискал щель между досками пошире той, в которую смотрел в первый раз.
Щель нашлась без труда, и Максим заглянул в нее.
Безумная Настасья танцевала. На ней были грязные пуанты и обвисшая потемневшая пачка. Нечесаные волосы скрылись под замусоленной шапочкой с помятыми искусственными цветами... да уж, теперь он понимал, почему вокруг ее дома не росло ни травинки. Это была сцена. Прекрасная огромная сцена, на которой великая балерина могла выразить свою душу в танце, не боясь споткнуться или запутаться в каком-нибудь дурацком спорыше. И у балерины была зрительница. Мадам Софья Львовна, сидевшая слева от щели в аккуратной и даже торжественной позе, спрятавшая под себя нелепый черный хвост...
Что же это, что она танцует? Ох, ну конечно же, он знает... "Умирающий лебедь".
Под слышную лишь ей одной музыку Сен-Санса безумная Настасья выделывала пируэты, которым позавидовала бы сама великая Дудинская. Танцовщица время от времени сбивалась с ноги, и все равно ее танец зачаровывал... как жаль, что у нее было всего двое живых, осязаемых зрителей - прилипший к щели в заборе Максим да замершая поодаль мадам Софья Львовна...
- Что, нравится? - послышался возле самого уха Максима хрипловатый шепот.
Он вздрогнул и обернулся. Старуха стояла рядом с ним, невинно глядя большими бледными глазами.
Он молча кивнул и снова стал следить за трепещущими крыльями прекрасного белого лебедя... ведь тому оставалось так немного... и вот наконец лебедь замер... и цветы, украшавшие головку балерины, коснулись досок сцены...
- Ч-черт... - прошипел он, делая шаг назад. - Ч-черт...
Старуха уже исчезла. Очарование танца угасло. Он налетел на куст крыжовника, оцарапал руку, но сумел сдержаться и не вскрикнуть - ему совсем не хотелось пугать танцовщицу.
Наконец он выбрался на относительно безопасное пространство, где даже крапивы было не слишком много, и остановился, пытаясь осмыслить увиденное.
Впрочем, он видел всего лишь потерявшую разум балерину... потерявшую разум, но практически не утратившую мастерства... кто она? Почему живет в маленькой Сарани, ведь здесь едва ли имеется оперный театр... надо спросить у старухи.