- Ну, насчет "не замечают" ты, пожалуй, ошибаешься, - усомнился Максим. - Я тут встретил одну толстую тетку, так она очень даже эмоционально отнеслась к тому, что я остановился в вашем доме.
- А, так это, наверное, Бармаглотиха! - фыркнула Лиза-дубль. - Ну, тут особая история. Ее покойный муж лет двадцать назад вдруг влюбился в нашу невероятную старуху. Представь, это была самая настоящая роковая страсть! Самое смешное то, что он никак не мог осознать ее возраст. Был твердо уверен, что ей не больше пятидесяти пяти, представляешь?
- Очень даже представляю. В твою бабулю нетрудно влюбиться. И чем дело кончилось?
- Ничем. Он и так, и эдак ее обхаживал, цветы таскал корзинами, на развод подал, хотел жениться на бабуле. А потом как-то вдруг зачах и помер. То ли сердце, то ли еще что, не знаю. Ну, все равно бабуля на него и смотреть не хотела. Она у нас женщина породистая, дворняжки ее не интересуют. Тем более что бедолага страдал выраженной интеллектуальной непроходимостью. С ним можно было говорить только о садово-огородных культурах.
- Н-да, - пробормотал Максим. - А сам он что же, не понимал, что не ко двору пришелся?
- Да разве мужчина вообще способен это понять? - усомнилась Елизавета Вторая в умственных способностях сразу всей противоположной половины человечества. - Во всяком случае наш мужик, отечественный, этого не понимает.
- А не отечественный? - спросил Максим. - Я, может, и бывал в других странах, но все равно забыл.
- На диком западе люди по-другому устроены, - сообщила Лиза-дубль Они помнят о разнице социального положения, мажордом не попытается соблазнить супругу хозяина... ну, впрочем, и там не без исключений, конечно... я говорю лишь об общей тенденции. А у нас за семь десятилетий все перепуталось до полной безнадежности. Дворник перестал понимать, что он не ровня академику. К тому же до сих пор в глубине народа жива основная идея того периода: быть слишком умным нехорошо.
Максим расхохотался и, совершенно не поняв, о каком это периоде упомянула Елизавета Вторая, сказал:
- Ну, может быть, тот мужик и не осознавал, что твоя бабуля умная женщина. Считал ее такой же, как все.
- Само собой, не осознавал, - согласилась Лиза-дубль. - Потому что сам был как все. Очень немногие люди способны вообще заметить то, что выходит за пределы основного ряда их личных представлений.
- Интересно, - буркнул он, - очень интересно... а каков я, как по-твоему? Я тоже вижу лишь ординарное, в соответствии со схемой собственной личности?
- Пока не знаю, - ответила Лиза-дубль, - но мне кажется, ты нестандартен. Ты женат?
Вопрос прозвучал совершенно неожиданно, и Максим машинально ответил:
- Был.
Он остановился и уставился себе под ноги, на растрескавшийся асфальт. Был?..
...да уж конечно он лучше тебя, с надрывом кричал женский голос, он нормальный человек, как все... это ты у нас ходячая энциклопедия пополам с ледяной глыбой... а я просто женщина...
- На ком - не помнишь?
- А? - вздрогнул он и посмотрел в огромные светлые глаза. - Не помню. Но думаю - на обыкновенной женщине. Такой, как все.
Ничего себе, светская беседа с барышней, мелькнуло в его уме, о чем мы говорим? Нет бы стишки читать да фотографии на память делать...
- Слушай, я же собирался тебя сфотографировать, - вспомнил он. Давай поищем подходящее окружение, достойное твоей нестандартности. Главное - чтобы в тон зеленым ногтям.
Елизавета Вторая заржала по-жеребячьи и предложила:
- Пойдем-ка на набережную. Там действительно красиво. А ты не забыл прихватить ту пленку, которую хотел проявить? Зайдем по дороге в фотосалон.
Пленку он не забыл, хотя и получил уже разгадку тайны розового особняка. Они с Лизой-дубль немного прибавили шагу и через минуту-другую вышли на небольшую площадь, с трех сторон окруженную купеческими особняками с зелеными палисадниками, а с четвертой замкнутую высокой побеленной стеной, за которой торчала шестигранная башня с высокой серебристой кровлей, увенчанной серебряным же шишаком.
- Это что такое? - недоуменно спросил он, уставившись на густо замазанный известкой крупный старинный кирпич.
- Это местный Кремль, - ответила Лиза-дубль. - Городок, видишь ли, довольно старый. Фотосалон там, - махнула она рукой вправо. - А после - к реке, не возражаешь?
- Ничуть.
Они подошли к тяжелой, старинной дубовой двери одного из особняков, по обе стороны которой в узких окнах с безупречно отмытыми стеклами красовались плоды творчества местных фотохудожников. Мельком отметив, что посмотреть тут не на что (примитивные ракурсы, плохой, плоский свет, неудачный выбор фотобумаги...), Максим следом за Лизой-дубль вошел в салон. Над их головами прочирикал звонок, подражая щебету какой-то птахи, из-за черной бархатной шторы слева вышла старушка (на вид куда старше невероятной Нины Петровны) в длинном синем платье с кремовым кружевным воротничком и едва слышно сказала:
- Добрый день, хотите заказать портрет?
- Нет, Алина Михайловна, нам только пленку проявить.
- А... - разочарованно шепнула старушка и скрылась за шторой.
- Это кто? - с трудом справившись с изумлением, спросил Максим.
- Фотограф, - с улыбкой ответила Елизавета Вторая. - Местная знаменитость. Художница света. Она тут всю жизнь работает.
- Ну и ну, - покачал головой Максим. - У вас тут, похоже, сплошные Мафусаилы женского рода... ну и городок!
Лиза молча повернула вправо и, схватив Максима за рукав, потащила его за другую штору. За шторой пряталась дверь, а за дверью находилась самая обычная фотолаборатория - стоял японский принтер с монитором, висели проявленные пленки, лежали пакеты с пачками готовых фотографий. Принтером командовал молодой парень с немного странными, по мнению Максима, глазами: с одной стороны, глаза были явно очень большими, с другой - увидеть их целиком было невозможно, поскольку их закрывали тяжелые набрякшие веки, оставлявшие владельцу глаз лишь узкую щелочку для обозрения мира. При появлении Елизаветы Второй лаборант оживился и весело бросил:
- Привет, Лизка!
- Привет, - согласилась Лиза-дубль. - Пленку сделаешь?
- Сделаю, - кивнул лаборант. - Давай. Тебе срочно?
- Это не мне, это бабулиному гостю, - уточнила Елизавета Вторая, требовательным жестом протягивая к Максиму руку. Коробочка с пленкой была тут же вложена в ладошку, ладошка передала коробочку лаборанту. Лаборант вытащил кассету и посмотрел на Максима с уважением.
- Ух ты... "Фуджи-профи"! У нас такая не часто пробегает. Все подряд печатать?
- Да, - кивнул Максим. - А бумага у вас какая?
- Вообще-то для народных масс у нас "Кодак", - весело ответил лаборант, - но вашу пленку делать на этой мрачнотухе - просто преступление. Не волнуйтесь, у меня есть и "Фуджи". Или вы "Конику" предпочитаете? Она, по-моему, только для зимних кадров годится.
- Нет, "Конику" не надо, - решил Максим. - А когда будет готово?
- Через час.
- Спасибо.
Выйдя из салона, Максим спросил, внезапно ощутив нечто похожее на ревность:
- Ты знакома с этим парнем?
- Это мой одноклассник, - пояснила Лиза-дубль. - Сидел позади меня и вечно дергал меня за косичку. Пока я ее не отрезала к чертовой бабушке.
- А... - Одноклассник имел право на фамильярность. Тем более такой одноклассник, который дергал за косичку.
- Пойдем пока на набережную, потом вернемся сюда, потом еще в одно местечко заглянем, - предложила Елизавета Вторая. - Только зайдем по дороге на почту, я газеты куплю.
...смятый лист вчерашнего выпуска... запах типографской краски... нервный крик редактора: "Где этот чертов Гарун аль Рашид? Опять у него в ванной плитка малахитовая! Это болван запомнит когда-нибудь, что она метлахская? Метлах-ская!.."
И снова - внимательный взгляд огромных светлых глаз, устремленный в верхнюю часть его лба... он вдруг подумал, что Лиза-дубль, так же, как и Елизавета Первая, видит, что происходит в его уме (а почему он вдруг проникся уверенностью, что фантастическая Лиза видела его насквозь?.. но ведь и вправду видела...).