Тут он обнаружил, что сжимает в ладони левой руки граненый шар. Он поднес шар к глазам и разжал пальцы. Шар брызнул ему в лицо бледным зеленоватым светом, и Никита испуганно накрыл его правой ладонью.
- Чего это он? - вслух сказал он. - Темно, а он светится!
- Он ощущает свет луны, - не оборачиваясь, ответила шедшая на несколько шагов впереди Елизавета Вторая.
Рассерженно плюнув, Никита запихнул граненый шар в карман куртки. До чего же утомляла его вся эта мистическая неопределенность, таинственность, загадочность!
- Это все внешнее, - сказала Елизавета Вторая.
- Что - внешнее? - не понял он.
- Внешняя мистика. Вообще-то все самое главное происходит в уме и только в уме, но мы ведь не настолько сильны пока что... вот и приходится пользоваться внешним, оно иной раз может посодействовать, если ум слаб. Не обращай внимания.
На что, собственно, я не должен обращать внимания, думал он, шагая следом за почти невидимой в темноте Лизой-дубль... если начать с самого начала... Не обращать внимания на то, что фантастическая Лиза читала его мысли? На то, что невероятная старуха встретила его на вокзале среди ночи и привела в свой дом... рядом с которым живет безумная Настасья, заявившая, что она-то и есть фараон? Или не обращать внимания на мадам Софью Львовну, явно понимающую слишком много для обычной кошки? Или на лосей, выходящих на дорогу... на мужичков, держащих перепелок в клетках - в качестве примера отсутствия внутренней свободы... на милую Наташеньку, одним словом (или взглядом? или самим своим видом?) заставившую его все вспомнить (а может быть, просто созрел наконец результат сожжения тени?)? На что не обращать внимания?..
- А на все, - заявила Елизавета Вторая. - Пришли.
Они и в самом деле уже стояли возле калитки своего дома, - а Никита и не заметил, как добрались... путь, конечно, был не слишком далек, однако он как бы и вовсе размылся, растаял в мыслях...
- Интересно, - сказал он, лишь теперь заметив еще одно обстоятельство. - Мне ты вынесла куртку - от прохлады и комаров. А сама в голошейке. Тебя что, комары не кусают?
- И прохлады я тоже не боюсь, - ответила Лиза-дубль. - Иди в дом, мне в сарайчик забежать надо.
Включив свет на кухне (лампочка на этот раз горела нормально, старалась вовсю), Никита машинально посмотрел на старый будильник, тикавший на верхней полке над столом. Половина одиннадцатого. Вроде бы деревня, безделье, а время летит быстрее, чем в Питере... а может, потому и летит быстро, что заняться нечем, кроме бесплодных размышлений?
Но ведь в его багаже были книги... он не помнил, когда и почему прихватил их с собой, но теперь знал, что не читал ни одной из них... ах, черт, они же остались в Сарани!
Вошла Лиза-дубль, помыла руки под звенящим рукомойником, сказала:
- Я привезла целую библиотеку. Здесь оставлю. Хочешь выбрать что-нибудь почитать?
- Хочу, - кивнул он, решив раз и навсегда, что ничему больше не станет удивляться. - Где они?
- Я их на чердак отнесла.
Когда это она успела?!.
Глава шестая
- Вообще-то я взял с собой из Питера несколько книг, хотя и не помню, почему выбрал то, что выбрал, - сказал он, - только я их забыл там, в Сарани.
- А что ты взял?
Он сосредоточился, припоминая.
- Ну, там кое-что чисто "дорожное", детективы, фантастика... чтиво. И два автора, о которых говорят в последнее время, но которых я еще не знаю. Павич и Мураками. Впрочем, одна книга Павича мне уже попадалась, я пытался ее прочесть, но не вышло. Я хочу сказать - не смог. Не просто неинтересно, а тошнотно.
- Меня тоже от него тошнит, - рассмеялась Елизавета Вторая. - А поскольку он популярен, я специально занялась анализом - почему?
- Ну и почему? - с неподдельным интересом спросил он.
- Павич богат антуражем, но в своей основе он ситуативен, как какой-нибудь Бредбери. А ситуативная мысль, вообще фантазия ситуации очень быстро утомляет и надоедает, в ней нет глубины. Побежал туда-сюда, сделал то-это, убил одних, спас других... только фон действия и количество деталей различаются, а все остальное одинаковое. Такие книги устаревают мгновенно. Выживает лишь сущностное. То есть, применительно к истории литературы, единичное.
- Ну да, - кивнул он, - Софокл, например... только его никто нынче не читает.
- Ну и что? - возразила Елизавета Вторая. - Дело не в том, что его не читает тетя Валя-парикмахер. Дело в том, что он продолжает жить на сцене, его цитируют, его сюжеты используют снова и снова - именно потому, что он зацепился за вечность.
- Все равно он нужен лишь единицам, - продолжал упрямиться Никита.
- А высокая литература во все века была нужна лишь единицам, напомнила Лиза-дубль. - Разве народные массы в не столь уж недавние времена запоем читали Марселя Пруста? Или Набокова? И сейчас далеко не каждый одолеет, например, мысли Мураками, хотя с сюжетом, конечно, любой справится. А вот Павич - это для среднего интеллекта.
- Ну, не для такого уж и среднего.
- Нет, именно для среднего. Очень среднего. Павич использует описательно-разъяснительный стиль, грузит читателя словами и эпизодами - но не способен пробудить глубокую мысль. Это литература для тех, кто воспринимает бездумно, наслаждаясь процессом как таковым, радуясь тому, что узнает мудреные термины, а значит, и сам умный, - только и всего. И именно эти бездумные недавно возвели безумного графомана в ранг мессии.
- Ты о ком?
- О Платонове.
- Право, не знаю...
Он вдруг понял, что никогда не смотрел на литературу под таким углом. Хотя он и был человеком, использующим слово в качестве рабочего инструмента, книги он оценивал просто: нравится или не нравится. А из-за чего не нравится - таким вопросом не задавался. Некогда было. Ну, скучно написано. Занудно. Примитивно. Вот такие оценки... Потому что сам жил исключительно ситуацией. Естественно, он ведь журналист...
И теперь, очутившись в мире хотя и обычном российском, но при том все же непонятном и мистическом, тоже думал лишь о положении дел как таковом, не пытаясь понять глубинное содержание происходящего.
Пока он озадаченно размышлял на новую для него тему, Елизавета Вторая приготовила ужин. На столе как бы сами собой появились тарелки с бутербродами, расписная деревянная чашка с оливками (Никита мельком подумал, что, как ни странно, Хохлома и оливки отлично сочетаются между собой, несмотря на географическую удаленность друг от друга), зелень, огромный красный чайник с кипятком, чашки, коробка с пакетиками чая "Липтон" и большая банка "Nescafe".
- Давай, кормись, - предложила Лиза-дубль и засмеялась: - Только не переедай на ночь, чтобы кошмары не снились.
- Я вообще снов не вижу, - машинально ответил Никита, беря бутерброд с ветчиной. - То есть раньше не видел, - поправился он. - А вот в последнее время начало что-то странное сниться... - Он поднял взгляд на Елизавету Вторую и увидел, что она смотрит на него внимательно и с сочувствием. Впрочем, что тебе рассказывать... сама все знаешь. Но почему от этих снов так тяжело?
- Потому что перестройка сознания - тяжелый труд, - непонятно ответила Лиза-дубль. - Постель я тебе наверху приготовила, ну, там сам разберешься. Слева спальня, справа собственно чердак, книги рядом со входом, в шкафу. Я пошла спать.
И, не допив чай, она исчезла за дверью.
Лесенка, ведущая на чердак, располагалась в сенях. Наверху оказалось на диво уютно. Слева Никита обнаружил крохотную комнатку с маленькой печкой, которая, конечно, летом была ни к чему, но зимой могла оказаться очень даже кстати. Кроме печки, в верхней спаленке приютились узенькая металлическая кровать с висевшей над изголовьем лампой (постель была готова принять Никиту, а лоскутное одеяло просто-таки заманивало поскорее нырнуть под него), небольшой письменный стол под косо нависшим окном, две табуретки и стенной шкаф. Осмотрев все, Никита вернулся к лестнице. Рядом с ней стоял старый книжный шкаф, в который Елизавета Вторая загрузила привезенную с собой библиотеку. Сквозь пыльное стекло дверцы Никита увидел знакомый корешок и решительно извлек наружу "Рукопись, найденную в Сарагосе", самое что ни на есть снотворное произведение из всех, что были ему знакомы. И тут же озадаченно уставился на томик. Вроде бы в его багаже тоже было это сочинение... нет, забыл. Но это и неважно.