Он вернулся в спальню, включил лампу над кроватью, погасил верхний свет, не спеша разделся, улегся, натянув на себя пестрое мягкое одеяло, и раскрыл книгу на середине. Но читать не смог, глаза слипались. Что ж, тем лучше, решил он и отложил книгу.
Но в темноте сон сразу куда-то унесло. Никита лежал, думая о прошлом и настоящем, не в состоянии связать их друг с другом... а потом настала полночь, и внизу, в доме, началось беспрерывное хождение. Жители Панелово спешили разобраться с константами собственных характеров, пока хозяйка дома не уехала. Вроде бы им не позволяла входить в дом в ее отсутствие врожденная деликатность... но в этом Никита сильно усомнился. Он почему-то был уверен, что без Елизаветы Второй никаких констант зеркало не покажет. Иногда звучал чей-то приглушенный голос, иногда кто-то на что-то натыкался... и в конце концов Никита не выдержал.
Он встал, натянул на себя джинсы и футболку, но обуваться не стал, и осторожно спустился вниз. Из кухни в сени как раз в этот момент осторожно, на цыпочках, выходил какой-то мужик. Лампочка в кухне снова горела в четверть накала (нарочно, что ли, подумал Никита), и мужик, в спину которому полз этот мутный непрозрачный свет, показался Никите кряжистым гигантом... однако когда они вместе вышли во двор, освещенный луной, он понял, что мужик вполне обыкновенный и ростом куда меньше, чем он сам.
- Привет, - прошептал мужик, когда они дошли уже до калитки. - Это ты - гость Лизаветы?
- Я, - признался Никита. - А что?
- Да нет, ничего... Слушай, ну как мне эту гадость одолеть, а?
- Какую?
- Да пьянку, чтоб ей пусто было! Вот и хочу бросить пить, а - никак! Не могу! И уж который раз в это клятое зеркало заглядываю, все думаю может, изменилось наконец мое естество, - и нет! Не меняется, чтоб ему пусто было!
- Надо же, - сочувственно пробормотал Никита. - А что ты там видишь?
- Бутылку! Чего делать-то?
Никита наконец понял, что мужик всерьез просит у него совета. Но почему-то не удивился этому. Просто он не знал, что порекомендовать бедолаге.
- А чего ты вообще хочешь от жизни? - спросил он, не особо задумываясь, лишь бы не молчать.
- Ну, я-то хочу много чего, - важно ответил мужик. - Я в душе художник. А рисовать не умею. И не знаю, как выразить красоту природы. Вот хочется, чтобы другие увидели то, что я вижу, - а показать не умею!
- В наше время рисовать не обязательно, - усмехнулся Никита. Уж в этом-то он отлично разбирался. - Купи фотоаппарат, вот тебе и все дела. И каждый увидит то, что видишь ты. На фотографии. Но сразу могу предупредить: большинство людей красоту не рассмотрит даже в упор, как ни тычь их в нее носом.
Мужик ошалело уставился на столичного журналиста, а потом вдруг охнул и со всех ног припустил куда-то в темноту. Никита проводил его веселым взглядом и хотел уже вернуться во двор, но тут откуда-то возник другой мужик, с фонарем в руке, и тихо спросил:
- Там есть кто?
- Не знаю, - ответил Никита. - Вроде бы нет. А фонарь зачем?
- Ну, ты даешь, - хмыкнул мужик. - Ты чего, не знаешь, что ли?
- Не знаю.
- Тут, понимаешь, обязательно фонарик нужен, чтобы отражение увидеть! Без фонарика ничего не выйдет.
- А свечка не сгодится? - спросил Никита.
- Нет, - серьезно ответил мужик. - Свечка тебя самого осветит, и сразу исказит и реальность зеркала, и смысл отражения.
И он бесшумно пошел ко входу в дом. Глянув на ноги нового посетителя, Никита увидел, что тот бос. Ни фига себе, подумал он, ну и народ тут, не просто по ночам бродит, чтобы собственный характер познать, а еще и босиком! Впрочем, он и сам не обут...
Надо фонарик найти, тут же решил он. Очень интересно, какую константу покажет ему зеркало.
Он вернулся в кухню и стал шарить по ящикам стола и по шкафчикам, надеясь отыскать фонарь. Но фонаря не находилось. Из комнаты, дверь в которую была приоткрыта, донесся тихий стон - похоже, мужику не шибко понравилось то, что он увидел. Никита замер. Вроде бы нехорошо тут стоять он как бы подслушивает нечто абсолютно интимное... но ведь Лиза-дубль из своей спальни тоже все слышит... ну, это другое дело, Елизавете Второй местные наверняка доверяют безоглядно, а он тут чужак...
Мужик вышел в кухню, и Никита поразился его дикому виду. Темно-каштановые волосы мужика были всклокочены, глаза выпучились, губы обвисли... он сделал шаг, другой, уронил включенный фонарь - и, ощупью найдя выход, исчез.
Никита подобрал фонарик, пощелкал кнопкой, включая и выключая лампочку и думая, стоит ли ему связываться с этой фантасмагорией... а вдруг и он увидит что-нибудь такое, что выведет его из равновесия на всю оставшуюся жизнь... ну и плевать. Пусть так. Зато знать будет.
Он вошел в комнату, едва заметно освещенную слабыми следами света, сочившегося с полутемной кухни, подошел к зеркалу (подумав о том, что к судьбоносному стеклу, наверное, и нельзя подходить в обуви, несущей на себе следы земли и земного) и, включив фонарь, направил луч на свое отражение.
Он успел только мельком заметить желтое колесо вроде тележного, - и в ту же секунду зеркало звонко лопнуло и в одну секунду высыпалось из рамы мелкой крошкой, завалив его босые ноги холодом битого стекла.
Ошеломленный, он смотрел на пустую овальную раму, и тут до его сознания донесся голос Елизаветы Второй:
- Вот оно и выполнило свою задачу.
- Что ты хочешь этим сказать? - повернулся он к ней.
Лиза-дубль, полностью одетая и бодрая, словно бы и не ложившаяся спать, стояла в дверях маленькой комнаты, куда он до сих пор даже не заглядывал. За спиной девушки виднелась лишь темнота, черная, густая.
- Только то, что сказала.
- А, кончилось наконец наше волшебное зеркальце! - послышался из кухни голос милой Наташеньки. - Вот и хорошо. Давайте чай пить.
Глава седьмая
Следом за Елизаветой Второй он вышел в кухню и увидел, что милая Наташенька уже растопила плиту и вскипятила чай. Но он ведь находился в комнате всего несколько секунд... как она могла успеть? И все же он решил не задавать вопросов, и даже не спрашивать, откуда тут вообще среди ночи взялась Наташенька, - в конце концов, не он хозяин в доме. Если Елизавета Вторая сочтет нужным разобраться - она это сделает без него. На столе между чашками и тарелками с кексом и сыром сидела мадам Софья Львовна, нервно подергивавшая хвостом. Он уставился на нее, припоминая, когда же они виделись в последний раз, а мадам, глянув на него раскосо и пронзительно, вдруг резко подпрыгнула на месте, потом сорвалась со стола и умчалась на улицу, благо дверь была до сих пор распахнута настежь. Со двора донеслось хриплое "мяу", и все затихло.
- Ну вот, а что мы скажем, если еще кто-то из аборигенов придет в зеркало заглянуть? - жалобным тоном произнес Никита.
- Они больше не придут, - уверенно ответила милая Наташенька.
- Да откуда же им знать, что зеркало разбилось? - возразил Никита.
- Да уж узнают, - фыркнула Наташенька. - Тебе покрепче? Или, может, лучше кофе?
- Нет, пожалуй, чаю выпью, - сказал он, почувствовав, что ему и в самом деле хочется именно чаю. - И даже не очень крепкого.
- Вот и умница, - похвалила его милая Наташенька, наклоняя над его чашкой огненно-малиновый заварной чайник. - И никаких пакетиков. Видеть их не могу. Как раздуются... ну ровно тебе презерватив в чашке плавает!
Никита заржал во все горло, и ему вдруг стало легко-легко... как будто и не было последних мутных дней, насыщенных непонятностью. Вот только в самой глубине сознания, на донышке, осталась маленькая, коротенькая мысль о сайте фараона и о запропастившемся невесть куда ониксовом скарабее... да еще о том, что так и не узнал он ничего об основной константе собственного характера.