Никита метнулся назад, под крышу внутреннего двора. Где-то тут он видел... ага, вот... Он схватил валявшийся среди дров колун и изо всех сил рубанул им по стенке сарая в том месте, где только что клонилось к старым доскам старое корыто. Доски брызнули во все стороны щепками, из образовавшейся бреши выпал небольшой бумажный сверток. Коричневая оберточная бумага отсырела и покрылась плесенью, черная резинка, стягивавшая сверток, лопнула. Никита уронил колун. Его вдруг охватила слабость... тело стало мокрым от хлынувшего ручьями пота... колени задрожали, ему захотелось лечь на землю и уснуть. Уверенная рука Лизы-дубль подхватила его под локоть, помогая выстоять. Огромная, несгибаемая сила духа Елизаветы Второй хлынула в поток сознания Никиты, восполнив все то, что сам он расплескал по собственной небрежности и неосторожности.
- Шар... где шар? - донесся до его ушей горячий шепот.
Но граненый шар уже и сам дергался и вертелся в кармане, напоминая о себе, требуя свободы. Никита едва успел сунуть в карман кончики пальцев, как шар очутился в его ладони, а рука как бы сама собой вытянулась во всю длину... и хрустальный дар фантастической Лизы ускользнул от Никиты и повис в воздухе, проникнувшись бледным золотистым светом. Мадам Софья Львовна с диким пронзительным воем напрыгнула на сверток и рванула его когтями. На земляной пол вывалился полосатый ониксовый скарабей. Ежи, громко хрюкая, мгновенно уволокли ошметки заплесневелой оберточной бумаги и рваную резинку, но через секунду-другую вернулись и заняли позицию в метре от жука, держась бок о бок и продолжая угрожающе хрюкать. Кошка тем временем осторожно подкралась к жуку и, вытянув когтистую лапку, опрокинула полосатого спинкой вниз - и тут же с шипением отскочила назад и замерла, прижавшись к земле, готовая к новому прыжку.
Черно-белый жук - неживой, каменный, - заворочался, пытаясь перевернуться. Все затихло. Ежи перестали фыркать и хрюкать, мадам Софья Львовна больше не шипела... Никита затаил дыхание, не зная, что делать, но чувствуя, что в общем все идет как надо... Елизавета Вторая стояла рядом с ним, слегка касаясь его плечом. Оба они смотрели не на скарабея, а на хрустальный шарик, висящий в воздухе перед ними. Шарик как-то неуверенно тронулся с места, словно не зная, куда ему плыть... и Никита мысленно забормотал: "Ну же, давай, ты все знаешь, ты все умеешь, тебя Лиза научила, фантастическая Лиза, маленькая провидица... действуй, действуй! Вперед! Врежь ему!"
Шар, выслушав его, спокойно направился к скарабею, не оставлявшему попыток перевернуться и предъявить враждебным силам магическую формулу, начертанную на его спине, и на мгновение завис над ожившим ониксом - а потом упал на жука. Мягко вспыхнуло зеленое кратковременное пламя, что-то негромко хлопнуло, прошуршало... и ни хрустального чуда, ни ониксового жука не стало. На земле виднелась лишь тонкая россыпь серебристой пыли. И все.
Глава десятая
Никита и сам не заметил, как его вынесло за ворота... он опомнился лишь тогда, когда понял, что бредет по деревне, от дома к дому. Он чувствовал себя измотанным, издерганным, истерзанным и так далее. Рядом с ним с торжествующим видом маршировала мадам Софья Львовна. Он оглянулся. Елизаветы Второй поблизости не наблюдалось. Зато в домах, во дворах, в хлевах и курятниках выло, кричало, мычало, ржало, стонало, кудахтало и визжало огромное количество живых существ, чем-то напуганных, взбудораженных, ошеломленных. Чем? Неужели гибелью паршивого каменного жучка?
Он остановился рядом с чьей-то усадьбой, и тут из низкого сарая выскочил громко ревущий молодой бычок и, одним махом одолев широкий двор, сиганул через плетень и помчался к лесу. За ним выбежала нервно блеющая коза, остановилась, огляделась, увидела Никиту - и бросилась в атаку. Проломив хлипкий плетень, коза нацелила острые рожки на чужака, и Никиту выручили только хорошая реакция и тренированность. Он дернул вдоль по улице не хуже того бычка, похоже, вообразившего себя дикой антилопой, а коза мчалась за ним, норовя поддать ему под коленки, и продолжала вопить во все горло - само собой, нечеловеческим голосом, поскольку человеческого у коз пока что обнаружить никому и никогда не удавалось. Наконец Никите посчастливилось найти укрытие - он просто-напросто взбежал на чье-то крыльцо и вломился в чужой дом, благо дверь была распахнута настежь. Захлопнув ее, Никита прислушался. Коза, мекнув раз-другой перед преградой, ускакала.
В сени вышел мужик - невысокий, коренастый, с соломенными растрепанными волосами, - и молча уставился на Никиту. Мужик, несмотря на поздний дневной час, выглядел так, словно только что выбрался из постели, босой, в длинных, до колен, сатиновых трусах и старой белой майке.
Никита открыл было рот, чтобы начать извиняться за вторжение, но мужик заговорил первым.
- Ну что, разобрались вы там с Лизаветой?
Почему-то Никита ни на мгновение не усомнился в сути вопроса. Мужик, конечно же, имел в виду скарабея.
- Разобрались.
- Это хорошо, - спокойно кивнул мужик. - А то за два года мы тут вконец очумели. А уж как ты явился... Иди-ка, посмотри.
Он поманил Никиту пальцем, вывел его через сени во внутренний двор и сказал:
- Вот, видишь? Как сдурело все! Откуда они взялись, скажи на милость? Сроду таких птиц в наших краях не видывали! Что мне с ними делать?
По огороду важно вышагивало штук двадцать огромных индеек. Они бесцеремонно щипали салат, капусту, расклевывали огурцы и помидоры, их сильные лапы уже перекопали пару грядок с морковью, и рыжие корнеплоды жалобно увядали на солнце.
- Что мне с ними делать? - повторил мужик свой вопрос.
- Съесть, - уверенно ответил Никита. - Больше они ни на что не годятся.
- А вкусные? - заинтересовался мужик.
- Мне нравится. Я часто покупаю. Сладковатое немножко мясо.
- Ага... ну, это хорошо. Холодильник у меня большой... вот только электричество час назад отключилось, на станции поломка. А в погребе с ночи жара, как в Африке. Ну, пущай поживут денек-другой, пока все на места встанет, только загоню-ка я их в овчарню, а то вконец огород разорят...
И мужик, позабыв о Никите, занялся своими делами.
Снова пройдя через сени, Никита вышел на улицу. Так, куда это его занесло в процессе бегства от взбесившейся козы? Где его дом? Впрочем, это вообще-то не его дом, а Елизаветы Второй... ну, без разницы, где он?
Он пошел вправо, надеясь отыскать нужный поворот. Шум в деревне продолжался. Горланили петухи, истерично кудахтали курицы, заливисто лаяли собаки, страдающе мычали коровы... истошно ругались бабы, ударившись в панику при виде полного бардака в домашнем хозяйстве. Прямо под ноги Никите вывалилась с чьего-то двора стая сытых домашних уток - и, весело крякая, толстые птицы неловко замахали крыльями, взлетели (не слишком, правда, высоко) и куда-то понеслись... Следом за утками выскочила растрепанная перепуганная баба, крича:
- Куда! Куда намылились, дуры! Назад!
Но тут она увидела Никиту - и бешено вытаращила глаза.
- А! Это ты! Черт бы тебя побрал, и твою бабушку, и Лизку! Кончили вы там свои разборки?
- Да, - коротко ответил Никита.
- Ох... - тяжело вздохнула баба, сразу успокаиваясь. - Ну, далеко-то они не улетят, жирны не в меру. Пойду искать.
Возле дома Никиту ждала милая Наташенька, приодетая, как на праздник. На ней было густо-малиновое бархатное платье - длинное, до земли (правда, из-под дорогого подола выглядывали босые ноги, грязные, как обычно, а сам подол украшали крупные жирные пятна), талию туго охватывал атласный желтый поясок, благодаря которому попа казалась еще пышнее, на шею Наташенька повесила бусы из здоровенных искусственных жемчужин, почему-то густо-голубых, в уши вдела длинные блестящие серьги... но пегие волосы все так же свисали на ее румяное личико грязными нечесаными прядями.
- Здравствуй, Никитушка, - пропело милое существо. - Ну, как ты себя чувствуешь?