- Нормально, - ухмыльнулся Никита. - А хозяйка где?
- По делам ушла. Кур отговаривать да печки в норму приводить.
- Не понял... - пробормотал Никита, тряхнув головой.
- Ну, понимаешь, тут у нас в последнее время куры стали яйца нести с тремя желтками. Народ обижается. Неправильно это. А печки со вчерашнего вечера охолодали. Сколько ни топи - теплее не становятся. Только в этом доме плита и греет. А что ж людям-то, голодным сидеть? Электричество тоже ведь иссякло. Вот Лизавета и пошла по домам. Да еще кони с привязей рвутся, у коров молоко пропало... ну, и другое всякое происходит. Оно, конечно, и само собой через день-другой уляжется, только лучше поскорее порядок навести. Да она скоро вернется, ты не горюй. А я там обед сготовила, поешь пока, ладно?
- Ладно, - согласился Никита, зная, что на тему еды спорить с милой Наташенькой бессмысленно. Еда - это святое.
Обед состоял из наваристого борща, огромных котлет с картофельным пюре и пирога с вишнями. Усевшись за стол, Никита вдруг обнаружил, что зверски голоден и готов съесть все без остатка. Милая Наташенька ласково обихаживала его, болтая без передышки. Слова сыпались с ее языка мелким дождиком, слова, не обладающие смыслом и весом, и растворялись в воздухе, не достигнув слуха Никиты. Он думал, уйдя в себя и плотно притворив дверь.
Он думал о собственной прошлой жизни, той, что приключилась с ним до момента встречи с фантастической Лизой и прочими действующими лицами новейшей истории. Ему казалось тогда, что он живет интересно и насыщенно. Однако если заглянуть в глубинное содержание тех лет - что там можно увидеть? А ничего. Он просто плыл по течению, воображая, что его деятельность кому-то приносит пользу. Но приносила ли? Это вопрос. Он писал статьи, полагая, что своим словом пробуждает в людях мысль, - но мысль о чем? И вообще, о мыслях ли шла речь? Скорее он своим словом растормаживал в людях эмоции, вызывая бурю чувств... а это уж и вовсе никуда не годится. Он вспомнил одну свою статью - конечно, он и сам горел праведным негодованием, когда писал ее... это была статья о ввозе в Россию отходов ядерного производства... ну, а каков был результат? Результат подобного сочинения мог быть только один: прочитавший его человек начинал пылать гневом на всяких нехороших чиновников... но ведь гнев - опаснейшая из эмоций, гнев сжигает все доброе в сознании, губит тело, вызывая массу болезней... да, именно так, и неважно, какова суть этого гнева. Даже если этот гнев благороден до крайности и направлен на очень дурных людей - он все равно страшен. Куда лучше действовать с холодным умом и рассудительным сердцем. Кстати, и пользы больше, чем от эмоциональной суеты. И может быть, именно потому, что сам он не сопротивлялся эмоциям, с ним и приключилось такое... такое, что стерло все злые чувства, оставив лишь понимание людей и мира. Люди таковы, каковы они есть. И каждого нужно принимать без оговорок. А если уж совсем принять не можешь - держись от такого человека подальше. Ты его все равно не изменишь, пока он сам не созреет для перемен. Только и всего.
А потом его мысли обратились к скарабею... и тут Никита почувствовал некое непонятное смущение. Как-то все это произошло... камерно, что ли. Келейно. Ну, лопнул полосатый каменный жук, рассыпался в серебристую пыль... стоило ли из-за этого такие прелюдии устраивать?..
- А тебе фейерверка надо? Яркого, незабываемого зрелища не хватает, да? - послышался рядом с ним голос Елизаветы Второй. - Чтоб шум на весь свет, чтобы все увидели, услышали и оценили твой героический поступок?
Он поднял голову. Улыбающаяся Лиза-дубль смотрела на него сверху вниз, в ее глазах светилась мягкая насмешка.
Милая Наташенька исчезла, а он и не заметил, как она ушла. На столе было чисто, все прибрано... сколько же времени он предавался копанию в себе?
- Не все ли равно? - сказала Лиза-дубль. - Дело сделано, ты свободен.
Свободен?
Его вдруг скрутило болью. Словно внутрь него влез кто-то зубастый и шипастый и начал отчаянно вертеться, раздирая внутренности, вгрызаясь в артерии, стремясь разнести чужое, враждебное ему тело в клочья... Никита охнул, согнулся и медленно сполз с табуретки на пол, к ногам Елизаветы Второй. А она смотрела на него печально и с пониманием, не делая никаких попыток помочь, облегчить страдание. Он снова утратил чувство времени, сжигаемый болью, но очень скоро понял, что не страдает в том смысле этого слова, какой обычно вкладывают в него люди. Он наблюдал за собой, за своей болью, фиксировал ее пульсацию... и все. Он ждал, когда боль пройдет. В нем не было ни страха, ни отчаяния, ни жалобы на судьбу, подвергшую его новому испытанию... собирая силы перед новой атакой на физический носитель его потока сознания, он думал о том, что сам во всем виноват... что бы с нами ни происходило - во всем виноваты мы сами... наши собственные поступки приводят нас к тому или иному результату... короче, что заработал - то и получил. И неважно, если сейчас, в данное мгновение, ты не в состоянии вспомнить, в чем конкретно ошибся в прошлом... может быть, твоя ошибка вообще принадлежит прошлым жизням... важно не поддаваться дурным эмоциям, это главное.
И на этой мысли боль растаяла, как и не бывала вовсе.
Прохладная рука Елизаветы Второй легла на его мокрый горячий лоб, неся успокоение. Он осторожно встал, прислушиваясь к своему телу, - но тело чувствовало себя прекрасно, как после хорошей зарядки и душа. Он посмотрел на Лизу-дубль - и увидел в ней такую бесконечную внутреннюю красоту, какой и не бывает в предметном мире.
Они молча вышли из дома в сад, сели рядышком, бок о бок, за вкопанный в землю древний стол, закурили. Наконец Никита заговорил, пытаясь произнесенными вслух словами навести порядок в собственном восприятии изменившегося мира и в прилегающем к нему мире как таковом.
- Как же фараон мог очутиться в Интернете?
- А тебе не все равно? - ответила Елизавета Вторая.
- В общем, конечно, мне без разницы... но это странно.
- Не думай о нем. Ему оттуда не выбраться. Впрочем, я думаю, что теперь, раз уж магическая формула исчезла из этого мира, он обретет другое существование. Вот только сомневаюсь, что оно будет удачнее предыдущего.
- Думаешь, его удерживала формула?
- А почему бы и нет? Да какое нам вообще до него дело?
- Никакого. Ты права. Но Лиза... малышка Лиза, откуда она-то могла знать все это? А она знала. Ведь не зря же она дала мне на прощание хрустальный шар. Кто она вообще такая? Почему все знает, все понимает, видит будущее... ведь она еще совсем ребенок! А та странная женщина, что подарила Лизе шар, сразу поняла, что встретилась с необыкновенным существом... да она и сама такая. Нет, что-то кроется в малышке Лизе... я постоянно вспоминаю о ней, пытаюсь осмыслить...
Ответом ему было молчание.
Он тоже замолчал - чтобы немножко подумать.
И прежде всего подумал о том, что в предыдущей жизни, до обрыва воспоминаний, он никогда не думал так много. Точнее, не думал о сущностном. Он скорее соображал, чем размышлял. И соображал неплохо. Очень неплохо. Многого добился - в смысле материального успеха. И ничего - в смысле познания самого себя.
Но теперь... да, все началось с фантастической малышки Лизы... она подтолкнула его к повороту. И она...
Тут он замер. Да, он мог бы еще и еще говорить и думать о фантастической Лизе, но... но другая Лиза, постарше, живая и осязаемая (и в силу то ли возраста, то ли каких-то других причин куда более искусная умом и сердцем, чем Лиза-младшая), не просто сидела с ним рядом, а ждала от него чего-то... Удивительная, волшебная девушка...
Он осторожно обнял ее за плечи, коснулся губами пушистых волос.
- Лиза...
- Не "дубль"?
- Нет. Ты и есть она. А она - это ты. А вы обе - невероятная старуха. А старуха - это мадам Софья Львовна...
- А мадам Софья Львовна - это безумная Настасья, - продолжила Лиза. А безумная Настасья - это ты сам. Разве не так?
- Так.
Он поставил точку.