— Ты не чувствуешь себя здесь одиноко? — спросил он.
Я посмотрел на него, пытаясь понять, действительно ли он первым заговорил со мной или мне это только показалось.
— Иногда. Немного. У меня много соседей, поэтому я как бы и не один.
— Ты просто уговариваешь сам себя.
— Возможно. Но у меня, по крайней мере, есть свой угол. Разве я не должен быть благодарен за это? Я мог быть бездомным, мог бы слоняться по улице, — ответил я.
Если бы не деньги Мэгги, так всё и было бы.
— Я в это не верю, — Адам нахмурил брови. Он закутался в одеяло с головой. — Люди всегда говорят что-то подобное.
— Что-то подобное?
— Типа, есть люди, которым хуже, чем мне, и я должен быть благодарен за то, что имею. Это несправедливо.
— Но это правда. Всё могло быть намного хуже. Мы могли бы питаться из мусорных баков, не задумываться о сроке годности продуктов. Но вместо этого мы здесь. Сытые, с центральным отоплением, теплой водой и…
— И всё это не имеет значения. — Он укатался в одеяло по самую макушку, так что я не мог видеть его лица. — Даже люди, живущие на улице, могут сказать, что всё не настолько плохо, как могло бы быть. Ты всё ещё можешь чувствовать боль. Только это имеет значение. Остальное неважно, если рядом нет людей, которые тебя понимают. Людей, которые понимают, что иногда тебе действительно чертовски грустно, и это безо всякой причины. Ты начинаешь беситься, потому что понимаешь, что грустишь без особого повода, и от этого становиться ещё хуже.
Я открыл рот, но не произнёс ни звука.
Потому что он прав. Мне грустно. Мне очень грустно, и на это нет веских причин. Я потерял Мэгги, да, но ещё до этого я то чувствовал тупое безразличие ко всему, то впадал в жуткую депрессию, и это сводило Мэгги с ума. Кори это тоже бесило. Возможно, именно поэтому она и не захотела больше со мной общаться.
На глаза навернулись слёзы. Я давно не плакал. Я не плакал ни из-за Мэгги, ни из-за потерянного дома. Ну, только если из-за разбитой банки яблочного пюре. Я накрылся одеялом с головой. Если я не могу видеть Адама, то не хочу, чтобы он видел меня. Не хочу, чтобы он видел, что я плачу, потому что мне грустно, а не по более веской причине.
Прошло несколько минут, прежде чем я почувствовал, что Адам подвинулся ближе.
— Прости, — пробормотал он, — я не хотел тебя расстроить.
— Ты не виноват. Я сам себя расстроил.
Я подумал, что мне надо отодвинуться от него, но подумать и сделать — это две разные вещи. И я остался сидеть, где сидел. Я мог чувствовать его тепло сквозь наши одеяла.
— В последний раз я плакал, когда умерла Мэгги… Из-за банки яблочного пюре.
— Из-за банки пюре?
— Я не мог её открыть. Это была просто чертова банка, но я разрыдался. Я не могу заплакать по реальному поводу, как это делают обычные люди. Например, когда кто-то умер.
Плотина была прорвана. Слезы хлынули ручьём, намочив одеяло, в которое я спрятал свое лицо. Это то, что я так упорно хотел скрыть от Мэгги и Кори, но это было неизбежно. От близкого человека это не скроешь.
Но Адам не упрекнул меня и не сказал, что я веду себя глупо или как сумасшедший. Он вытащил голову из-под одеяла и наклонился, пытаясь заглянуть мне в лицо. Какое то время он просто наблюдал, как слезы катятся по моим щекам.
— Знаешь, однажды я испортил ковер в нашей столовой.
Мне пришлось наклонить чуть голову, чтобы хотя бы одним глазом наблюдать за ним.
— Что?..
— После того как мы переехали в новый дом, родители устроили званый обед. Это был ужасный день для меня. — Он согнул ноги и положил подбородок на колени. — Отец велел мне оставаться в своей комнате и ни с кем не разговаривать. Он всегда думал… я не знаю. Возможно, он не хотел, чтобы меня видели его коллеги, потому что он стыдился меня. Они хотели похвастаться своим домом, а не сыном. Меня это задело, я был просто взбешен. Мама сказала мне, что я очень чувствительный. Она часто мне это повторяла. — Он растерянно улыбнулся. — Поэтому я сделал себе бутерброд и уронил банку с вареньем на совершенно новый белый ковер. Вдребезги. Осталось уродливое фиолетовое пятно. У мамы по этому поводу был нервный срыв.
Я фыркнул.
— Ты сделал это специально?
— Да. Потом я пожалел об этом, но в тот момент я хотел, чтобы меня заметили. Кроме этого ничего бы не сработало. Я всё это натворил, чтобы привлечь к себе их внимание. Затем мой отец умер, а мама… да она не заметила бы, даже если бы я проколол каждый дюйм своего тела и сделал себе ирокез. Она бы просто сказала, что я её позорю.
— И ты оставил попытки достучаться до неё.
Он наклонил голову и провел рукой по волосам.
— Думаю, что так и есть.
Я хотел протянуть руку и коснуться его волос. Запустить в них свои пальцы. Они неопрятные, но выглядят так нежно. Мне хотелось обнять его и сказать, что я его понимаю. У меня нет семьи, а он не существует для его семьи. Я хотел сказать ему, что я его замечаю, даже если никто другой этого не делает.
Я знаю, что он мне на это ответит. Что он не достоин, чтобы его замечали. Поэтому я ничего не сказал. Так мы и сидели вдвоём на балконе бок о бок и грустили.
Глава 13
Гарольд позвонил через четыре дня и спросил, не хочу ли я с ним пообедать. Я отодвинул от себятелефонную трубку, посмотрев на нее так, словно она сошла с ума. Внутри меня нарастала паника. Что-то случилось? Может быть, мне не следовало тратить деньги?
— Успокойся, я просто хочу узнать как у тебя дела.
Я не успокоился, но всё же согласился пообедать с ним завтра недалеко от его офиса.
Гарольд выглядел как всегда презентабельно в костюме и галстуке, с седеющими зализанными волосами. Он смотрелся нелепо в этом кафе, в то время как я был как раз к месту со своими растрепанными волосами и дырками на штанах. Даже если бы он и заметил, что ему здесь не место, то виду бы не подал. Он улыбнулся и сел напротив меня.
— Как живёшь, Винсент?
Ещё до его приходая заказал себе напиток и теперь сидел и теребил соломинку, иногда поднимая глаза. Он меня раздражал. Почему я так нервничаю? Может быть, потому что до этого он приносил мне только плохие вести, и я боялся, что в это раз будет то же самое.
— Да всё в порядке.
Я не знал, как прямо спросить у него, чего он хочет.
— Это хорошо.
Он положил руки на стол. Разве раньше он не носил обручальное кольцо?
— Я знаю, что это выглядит по меньшей мере странно, что я тебя расспрашиваю. Я просто хотел сам удостовериться, что ты в порядке.
Я кивнул. Возможно, слишком быстро.
— Всё круто. Как видите, я в порядке. Живой.
Пока.
— Что у тебя новенького?
О, я зарегистрировался на форуме самоубийц, встретился с единомышленниками, размышлял о смысле жизни. На какую-то долю секунды мне показалось, что Гарольд знает всё до мелочей. У него в портфеле целое досье на меня, моя интернет-переписка, мои передвижения, количество часов в неделю, потраченное мною на утреннюю пробежку, и, возможно, он знает о моём решении сброситься с моста.
О боже, пожалуйста, скажи, что я не выгляжу таким испуганным, каким себя чувствую.
— Извините, что?
— Ясно. — Гарольд сделал ничего не значащий жест. Подошла официантка и предложила кофе, на что он улыбнулся и кивнул. Потом он повернулся ко мне: — Ты работаешь? Думал уже о колледже? Мэгги мне что-то говорила про колледж.
— О, — я выдохнул. — Я не знаю… На самом деле…
Слова повисли в воздухе. Его это не касалось, и я не знал, как ему это объяснить. Что бы он сказал, если бы узнал, что я почти всё время провёл в постели, не в силах заставить себя двигаться? Я ничего не делал. Совершенно ничего.
Гарольд тяжело вздохнул.
— Винсент, юридически ты уже взрослый. Но мне бы хотелось, чтобы это было не так, потому что я бы взял тебя к себе и присматривал бы за тобой.