И вздрагиваю неподдельно, когда маленький вихрь врывается и разряжает повисшее в комнате напряжение. В ручонке Вовки маленькая коробочка, перевязанная смешным пластырем, разрисованным мультяшными псами.
— Я сказал горничной, что ты вернулась и велел подготовить твою спальню, — радостно прошептал малыш, устраиваясь на коленях посторонней девки. — И принес подарок. Открой.
Лицо гостьи становится растерянным, почти детским. Ее пальцы дрожат, а в глазах танцуют слезинки. А я слепну от того, что эта наглая баба будет спать в комнате, в которую уже шесть лет не заходил никто. "Чертоги синей бороды" — так ее называет прислуга. Нет, они не правы. Это царство снежной королевы. Вовку надо бы наказать за самовольство. Но он так рад, и скачет, как щенок вокруг дурехи, желание которой я не исполню. Но ей то об этом знать совсем не следует. Всему свое время.
— Я согласен, — окончательно безумею я, напарываясь на испуганный взгляд распахнутых от удивления очей, как на финку грабителя. И бабочки ресниц ее дрожат. — Три дня. Ни каких правил. Ты наша. И мы подпишем все бумаги.
— Ты все таки ужасный придурок, — ее губы трогает улыбка. Вовик смотрит на нас с хитрой улыбкой, в которой столько счастья, сколько я наверное никогда не видел в этом холодном доме, вдруг ставшим радостным и праздничным.
— Ура, папа и мама снова влюблены. Вы такие у меня красивые, прямо принц с принцессой, — закричал Вовка, — пап, иди сюда. Давайте обнимемся все вместе. Как настоящая семья. Я видел, в кино так все делают. А еще, потом папа целует маму. Ну чего вы встали? Целуйтесь.
Ее губы легко касаются моих. В голове звенят рождественские колокола. И щеки ее пунцовеют, как ягоды рябины на снегу.
— А теперь подарок. Мам, ну разверни. Я старался. Папа сказал, что это слеза снежного ангела, — суетится Вовка, и сам вытаскивает из коробочки кулон в форме капли на длинной платиновой цепочке. — Он не успел тебе подарить тогда… Ну, когда…
— Когда ты разбилась насмерть, — выплевываю я, не в силах больше сдерживать рвущуюся из груди ярость смешанную с тоскливым бессилием. Ее улыбка меркнет, и Вовка испуганно жмется к своей новой игрушке. Не ко мне — к ней. Искры волшебства в глазах сына стоят моей души и обманутых надежд этой дурехе. Денег, что я ей дам хватит на донора. Да. Так и поступлю.
Глава 6
Алиса Нежина
— Один, два, три, четыре, — голос мальчика звенит в тон с курантами. Бумажка с желанием написана и я поджигаю ее об стоящую рядом с моим прибором свечу. Пять, шесть, семь. Пусть сбудется то, что я загадала. Восемь, девять, десять, — пепел осыпается в бокал с шампанским. Выпить одним глотком. Господи, что я творю. Мне нельзя же. Это вредно. Я планирую стать мамой, а значит…
— Одиннадцать, двенадцать, ура!!! — с треском разгорается бенгальская свеча.
— В чем дело, дорогая? Не нравится шампанское? — насмешливый тон портит мне впечатление от обманчивого, фальшивого семейного праздника.
— Ты бы тоже не пил, — лепечу я, стараясь не смотреть в прищуренные глубины космоса. — Месяц это немного.
— Этот халат… — он нарочито игнорирует мои слова. Пропускает мимо ушей, наблюдая за сыном. Который радостно поджигает очередной колюче — искристый кусочек нового года от свечи, одурительно воняющей мандарином и корицей.- Знаешь, напиши мне свой размер. Завтра тебе доставят одежду. Еще один подарок от меня. Негоже ангелам ходить в шлафроке. Тем более. Что он… Боже, запахни чертову тряпку.
— Божеством меня еще никто не называл, — ухмыляюсь, понимая, что дразню опасного зверя. — Ты превзошел всех, дорогой.
— И много их было? — его тон не злой, скорее ядовитый. И взгляд пробирающий до самых пяток.
— Кого?
— Ну, этих всех, — странный вопрос. Он сидит на своем стуле, похожем на трон, обхватив пальцами подбородок, кажется расслабленным. Но я знаю — впечатление обманчиво. И воздух, кажется, трещит от напряжения, как римская свеча на морозе.
— Пап, а у нас же салюты. Ты забыл? Смотри, все уже запускают, — возбужденно выкрикнул Вовка, раздвигая тяжелые шторы на панорамных окнах. Странно, обычно такую красоту не драпируют тканью. Они должны быть открыты. Смотрю в неимоверной красоты витражное стекло, на распускающиеся в темном небе огненные цветы.
— Маме нечего надеть, — я слышу, как он выталкивает слов "мама", борясь с собой. — И нога у нее еще не прошла.
— Ничего, я вполне могу одеться в то, в чем была. И щиколотка почти не болит, лишь слегка ноет. Просто ушиб, я думаю. Мы будем запускать салюты, малыш. И завтра пойдем гулять, а потом распишем витраж. Правда, Глеб? Ты же нам закажешь краски и кисточки?