Суммируя наблюдения по всем трем главам первой части монографии, Д. Е. Мишин приходит к следующему выводу относительно одного из важнейших вопросов ее проблематики — «что подразумевали восточные авторы под "народом сакалиба"». «…В исламской литературе слово сакалиба применялось, как правило, к славянам. Это особенно характерно для тех авторов, которые сами побывали в землях сакалиба (исключение составляет только Ибн Фадлан…). Однако по мере того, как данные о сакалиба отдалялись от оригинальных источников, переходя из произведения в произведение, они подвергались все большим искажениям», которые были связаны «с недобросовестностью при копировании… стремлением объединить сведения обо всем, называемом с.к.л. б, вне зависимости от того, к кому они относятся… или попытками компиляторов приспособить данные о сакалиба к собственным представлениям… Между тем эти дефекты относятся скорее к погрешностям поздних авторов при работе с источниками, чем к сознательному употреблению слова сакалиба в расширенном значении» (С. 99, см. также: С. 308). «В то же время анализ источников показывает, что возможность ошибки, то есть зачисления в сакалиба не-славян, существует». Поэтому только условно можно считать, что «встречающиеся нам слуги-сакалиба — славяне. Но так как вероятность ошибки все-таки нельзя исключить, прямо говорить о славянах, как это делают многие специалисты, неправомерно» (С. 99).
Вторая часть исследования Д. Е. Мишина носит название «Славянские поселенцы на Ближнем Востоке». Славяне могли появиться в Малой Азии уже к середине VII ст. в результате политики, проводившейся Византийской империей, стремившейся путем массовых переселений, и не одних только славян, решать свои проблемы: «…с одной стороны, ослаблялась реальная или потенциальная угроза, которую том или иной народ представлял для Византии, с другой — империя приобретала новых подданных, из которых впоследствии можно было набирать войска…» (С. 101). С появлением воинов ислама у малоазийских границ Империи начинается вооруженное противоборство, в котором на византийской стороне участвовали расселенные в регионе славянские подданные Византии. Некоторые из них оказывались на территории Халифата в качестве военнопленных. Во второй половине VII — начале VIII в. имелись случаи, когда славяне большими группами переходили на службу к мусульманам, их расселяли в приграничных крепостях, где они образовывали общины и в основном занимались обороной рубежей. Однако с середины VIII в. ситуация существенно меняется: «С одной стороны, в результате войн славянские переселенцы в Халифате несут большие потери… с другой — пограничные крепости заселяются выходцами из восточных областей Халифата…» (С. 124). С этого времени славянские общины начали растворяться в исламской среде. После 876/77 г. «у нас нет более никаких сведений о славянских поселенцах в Арабском халифате» (С. 122).
Судьбы славянских поселенцев и особенно их потомков в Машрике определяло прежде всего то, что они постепенно ассимилировались в мусульманском обществе. Однако заслуживают существенного внимания с исторической и этнологической точек зрения следующие наблюдения Д. Е. Мишина: «Славяне довольно долго сохраняли собственные имена… Нескоро, насколько можно судить, укоренялся в среде славян ислам…» Во многих эпизодах византийско-исламского вооруженного противостояния славяне не следовали безоглядно за «ромеями» или за мусульманами, а лавировали между ними. «Полагаю, что славяне не отождествляли себя ни с одной из воюющих сторон и действовали сообразно с собственными интересами. Это тоже указывает на некоторые черты самосознания переселенцев: они считали себя особым народом, не византийцами и не мусульманами, что, в свою очередь, свидетельствует о сохранении ими в течение долгого времени своей этнической и культурной самобытности» (С. 124–125).
Данная проблематика получила развитие в небольшой по объему пятой главе («Культура и духовный мир слуг-сакалиба») третьей части монографии Д. Е. Мишина. «…Рабы-сакалиба, — пишет он, — совершенно особое явление, и сведения об их культуре и духовном мире заслуживают отдельного исследования» (С. 300), впрочем, весьма непростого из-за скудной информативности источниковой базы.