Он сделал паузу, но меня хватило только на то, чтобы кивнуть в ответ. Я уже упоминал, что был встревожен, однако ничто так губительно не сказывалось на моей душе, как реальный материальный мир дневного Нью-Йорка, и кем бы ни был этот человек – безвредным эксцентриком или практикующим апологетом опасных таинств, – я все равно последовал бы за ним, дабы удовлетворить мою жажду чуда, что бы он мне ни предложил. Поэтому я слушал его.
– Вернемся к моему достопочтенному предку, – тихо продолжил он. – Сквайр обладал рядом особых качеств – прежде всего в том, что касается человеческой воли; такого рода качества, хотя о них мало кто подозревает, влияют не только на действия самого человека и на поступки других людей, но имеют власть над силами и материями Природы, которую по многим параметрам превосходят в своей универсальности. Могу я позволить себе сказать, что он презирал святость пространства и времени, а также весьма странным образом использовал обряды краснокожих варваров, некогда облюбовавших этот холм? Индейцы были сильно разгневаны, когда здесь все застроили, и долго досаждали владельцам земли, стремясь всеми правдами и неправдами попасть сюда в полнолуние. На протяжении многих лет они каждый месяц, как могли, перелезали через стену и творили свои обряды. В шестьдесят восьмом году новый сквайр однажды ночью застал их за этим занятием и, притаившись, долго наблюдал за ними, после чего предложил индейцам сделку, разрешив им свободно посещать усадебные земли и даже совершать ритуалы в обмен на знания, которые они получили от своих краснокожих предков и частично от старого голландца времен Генеральных Штатов. Боюсь, что сквайр – чума на его голову! – намеренно или нет – сыграл с ними жестокую шутку, ибо спустя неделю после того, как ему открыли древнюю тайну, он стал единственным человеком на свете, который ее знал. Вы, сэр, первый, кому я рассказываю об этом, и будь я проклят, если рисковал напрасно, зайдя столь далеко в… сакральную сферу… а вас до сих пор не проняло.
Я невольно вздрогнул от того, как естественно он смешивал в своей речи стили разных эпох.
– Вы должны знать, сэр, – вновь заговорил старик, – что… сквайр… получил от краснокожих дикарей лишь малую часть тех тайных искусств, которые постиг. Он не впустую провел время в Оксфорде и не просто так общался со старым аптекарем и астрологом в Париже. В итоге ему удалось осознать, что окружающий нас мир соткан из дыма наших интеллектов. Чернь не замечает этого, а мудрец вдыхает сей дым, затягивается им как первосортным виргинским табаком. То, что хотим, мы впитываем, ненужное выдыхаем обратно. Не скажу, что это происходит всегда, но и того, что удается впитать, вполне достаточно, чтобы время от времени устраивать веселенькие представления. Вы, без сомнения, увидите больше, чем способны вообразить; постарайтесь унять свой страх перед зрелищем, которое я вам покажу. Подойдите к окну и стойте тихо.
Хозяин дома взял меня за руку и подвел к одному из двух окон в длинной стене затхлой комнаты; стоило ему прикоснуться ко мне без перчаток, и я сразу ощутил пронизывающий холод. Его плоть, сухая и твердая, обжигала как лед, так что я чуть не отпрянул. Но мысль о пустоте и ужасе окружающего мира вновь сподвигла меня набраться мужества, дабы следовать за моим провожатым куда угодно. Подойдя к окну, он раздвинул желтые шелковые занавески и велел мне смотреть в царившую за окном темноту. Поначалу я не видел ничего, кроме бесчисленных крошечных огоньков, пляшущих где-то вдали. Затем, будто подчиняясь незаметному взмаху руки хозяина дома, сцена действия озарилась огненной вспышкой, и передо мной открылось море пышной зелени – чистой, девственной, – а вовсе не море крыш, чего по логике вещей можно было ожидать. Справа зловеще поблескивал Гудзон, впереди раскинулось обширное соляное болото, мерцавшее нездоровым светом копошащихся светлячков, скопления которых издалека были похожи на созвездия. Потом вспышка погасла, и зловещая улыбка появилась на восковом лице старика некроманта.
– Это было до меня… до нового сквайра. Можем попробовать еще раз.
Я чувствовал себя совершенно обессиленным – даже в большей степени, чем когда город сталкивал меня с ненавистной современной действительностью.