Но для меня сакральное не в этом.
Когда вы называете «сакральным» то, что заставляет вас защитить друга от наветов или, скорее, дерзновенно и неистово вступиться за предмет вашей любви, я с вами не согласна. Этот миг, когда слово равносильно испытываемому чувству, я называю несколько проще: единственно стоящие моменты «жизни с другими».
(Спешу добавить: никакого стоящего момента в «моей жизни с другими» никогда больше не случается, но это добавление здесь ни к чему, оно завело бы меня слишком далеко).
Некогда я не признавала ничего, кроме этих «стоящих моментов». И я замыкалась в полном безмолвии, когда не имела возможности выразить то, что было для меня единственно важным или, по крайней мере, что заключало в себе чреватый важными последствиями, насыщенный выразительностью смысл. Я терпеть не могла заурядности — ни в себе, ни в других (разговоров «ни о чем»).
Не очень‑то человечное отношение к людям!
Оно проявляется в следующем:
Приходить в восторг от встречи с друзьями… А потом… глубокая депрессия, ведь становится ясно, что ничего не было сказано, никто ни с кем ничем не обменялся, каждый остался при своем — в силу вещей или прискорбного малодушия.
К Сакральному относится коррида, потому что есть угроза смерти и настоящая смерть, но прочувствованная, испытанная другими, вместе с другими.
Вообразите корриду для вас одного.
(долго объяснять)
Все, что относится к смыслу бытия для меня сакрально, сам смысл бытия, смысл жизни, смерти.
Что лишает существование всякой возможности почувствовать Сакральное: поддержание форм, поддержание внешних обстоятельств, которые не соответствуют или уже не соответствуют истине бытия.
Иные всегда предпочтут, чтобы почва уходила из‑под ног — на свой страх и риск: смерть или безумие — но чтобы жизнь продолжалась.
Обратное.
Получается:
жалкая комедия,
старческий инфантилизм,
сюсюканье,
лепет, ребячество, упадок, бессилие, а в худшем случае:
Цинизм, вульгарность, скептицизм, полная извращенность морального существа.
Порча: болото губит воду чистейших источников.
А тем, кто превращает жизнь в болото, всегда мало будет нашей жестокости, нашей непримиримости: бежать от них, как от чумы.
«Всякое поэтическое переживание сакрально»?
Соглашусь с вами по причине (к примеру и чтобы не распространяться) самоубийства Нерваля. Да, но разрушение Рембо?
Сакральный миг — бесконечно редкое состояние благодати.
Бывают «пред–сакральные» состояния, которым для испол–ненности не хватает самой малости
Пред–сакральное в моем детстве,
например лет в восемь–девять.
Я лежу в саду, на лужайке. В одном месте лужайка заметно возвышается, образуя конус. Я ложусь так, чтобы затылок оказался на самом верху, голова «запрокинута» и мне лучше «видно небо».
В первый раз рядом со мной сестра — та, которой я доверяю, задаю самые главные вопросы: «…а за этим небом есть еще другое?»
Она смеется, отвечая, что их много, других небес. Я тоже смеюсь и говорю, что «конечно же, много, раз есть седьмое небо». Она становится серьезной, объясняет мне, что мы окружены небом, что земля вертится, а небо бесконечно.
Потом уходит.
Я остаюсь и долго–долго лежу, оставаясь в неподвижности и мечтая о бесконечном, пытаясь физически представить себе эту бесконечность. Меня охватывает страшная тревога, но я лежу не шевелясь и вскоре я начинаю «чувствовать» как вертится земля. Голова моя, оставаясь запрокинутой, «действительно вертелась, причем сильно».
Каждый вечер, когда все стихало, я приходила на эту лужайку, чтобы обрести ощущение вертящейся земли и почувствовать, как я в нем растворяюсь, захваченная головокруженьем.
Того же порядка:
В туалетной комнате моей матери два больших зеркала, друг против друга.
Я вставала так, чтобы только голова моя оказывалась между двух зеркал, и видела бесчисленные головы.
Пробовала сосчитать.
Не получалось.
Меня это раздражало, я продолжала считать, доводя себя до чудовищной усталости и крайней тревоги.
А еще мне нравилось ставить между зеркал какие‑нибудь предметы и двигать ими.
Это была поистине волшебная игра.