Просто я думаю, что в точности так же, как и в саду, в этом первом соприкосновении с идеей бесконечного (это с бесконечностью играет ребенок, затевая какую‑нибудь игру, за которой ему ни за что на свете не хотелось бы, чтобы его застали) есть что‑то сакральное, в том смысле, что игра сопровождается тревогой, происходит лишь в определенные часы, когда знаешь, что «никого нет», и становится чем‑то вроде живой медитации. В самые пронзительные мгновения моей жизни это состояние всплывает в виде воспоминания. Постоянство этого ощущения наводит на мысль о столкновении извечной части человеческого существа со вселенной, но ему не хватает:
1) понятия смерти, которое однако же присутствует в виде физического ощущения;
2) того, что его нельзя разделить «с другими».
Одно воспоминание, которое, как мне кажется, содержит в себе итог моего понимания Сакрального.
Это относится к вере, за которую люди готовы умереть. Это касается отъезда отца на фронт — отъезда по особому трагичного, ввиду странных (объяснить) обстоятельств, который вверг меня в состояние полной экзальтации, вызванного определенным предчувствием, добровольным закланием, да еще перед лицом того, кого приносят в жертву. И все это, в одиннадцать лет, соединяясь с песнями беснующейся толпы — песнями, в которые вливается мой голос, в какой‑то миг вдруг замирающий, всецелое физическое потрясение.
Невозможность вновь вернуться к физической жизни в течение многих дней.
Целыми днями я ору во все горло «Марсельезу» и «Прощальную песнь».
Мне стыдно, когда я встречаю в метро одетую во все черное одноклассницу, которая потеряла отца.
Я разделяю понятие социологов: дабы Сакральное стало сакральным, оно должно смешиваться с Социальным.
По моему мнению, дабы это сталось, необходимо, чтобы это ощущалось другими, в общности с другими.
Вообразите корриду для вас одного.
Мне нужна публика.
Поэтическое произведение сакрально в том, что оно является созиданием некоего топического события, «сообщением», ощущаемым как нагота. — Это самоизнасилование, обнажение, сообщение другим того, что является смыслом твоего существования, но смысл этот «неустойчив»[18].
Что довольно прочно утверждает меня в отрицании других.
стихи,
предшествующие лету 1936 г.
Из настоящего и незримого окна
я видела как все мои друзья
делили жизнь мою и рвали ее
в клочья
обгрызали до самых костей
и не желая упустить столь лакомый кусок
оспаривали друг у друга остов
СВЯЩЕННИКИ
Священники, всех мастей священники, а также
лже–священники
Послушайте меня:
Я «нет» сказала благочестью
и благочестье (с Ангелоподобными чертами)
благочестье мое, ваш начисто зубов лишенный ореол
лишь глупо ухмыльнулся
Оно разбилось в тысячу осколков
Теперь лишь наступает время прямоты
Той прямоты, где братьями мы смотрим друг на друга.
«Сядь на последний пароход
тот, что нигде на свете не пристанет»
Тогда я жизнь взвалила на плечи
и пошла, на сей раз
держа прямее спину
Уж сколько раз
вы видели как я пускаюсь в путь за смертью?
За преступленным порогом
луна
верхом
на барашках–облаках
глядела на меня
будто крылатая победа.
8
Очутилась
взаперти
в кругу
откуда бегу
в другой
что меня в первый круг
возвращает
Священнодействия и мерзкие гримасы сливались, путались, друг друга вытесняли, удваивали силу… друг друга уничтожая. «Игра» такая длилась долго–долго.
Мне вздумалось, что я взмываю в небо (кроме шуток), хотя жизнь снова обрушилась на меня своей свинцовой крышкой.
Я играла на всех свойственных моей натуре противоречиях, проживая «до самого конца» все, что несешь в себе — «ради того, чтобы быть подлинной».
Я распыляла себя, бросалась на все четыре стороны с гордой уверенностью, что все время нахожусь в зените, а потом низвергалась, опустошенная, потерянная, без рук, без ног.
Я пускалась в путь по крутым дорогам, по обрывистым склонам, по скалам, над которыми кружат орлы…
Инфернальная 8 все равно ловит меня своим лассо.
Ползу по ее изгибам
блуждаю по ее извивам
выпрыгиваю из круга
падая в другой
в петле задыхаясь
неподвижным лицом
извиваясь
угрем, дельфином, червем дождевым
18
Этот фрагмент Лаура отдала Батаю, когда началась агония. Впоследствии он обнаружил и другие рукописи, которые и составили книгу «Сакральное» (прим. ЖП. Фая).