Общая напряженность неизбежно должна была взорваться в каком-то сфокусировавшем отрицательные действия месте. В экономику ворвалась стихия протеста и сила оружия. Казалось бы, экономистам пора было задуматься. Но обслуживающие политику ученые твердили свое: «Заработная плата не должна расти быстрее производительности труда». В действительности они спутали производительность труда с простой механической выработкой и больший результат стремились получить за счет относительного снижения заработной платы.
А ведь еще в ранних работах Ленин писал: «Мы видели, до каких безобразных притеснений рабочих дошли наши фабриканты в 80-х годах, как они превратили штрафы в средство понижения заработной платы рабочим, не ограничиваясь одним понижением расценки» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, с. 59). Вот так: наследники Ленина пошли по пути фабрикантов XIX в. В итоге почти всюду шло фактическое обесценение труда, нередко приводящее рабочих к нервным срывам и стрессам.
При этом отрицательному действию подвергалось и качество продукта. Время, как известно, физически несжимаемо. Если вам увеличили норматив на ту же единицу времени без технического усовершенствования, то, как бы ни росло ваше мастерство, рано или поздно наступает предел человеческим возможностям. И работнику приходилось либо жертвовать своими интересами, либо искать другой выход. И на подсознательном уровне, чем больше его «ускоряли», он соответственно экономнее тратил себя. Что-то пропускал в работе, что-то недоделывал в продукте. В результате вместе с ростом количества выпускаемой продукции происходило снижение ее качества.
Но это не было потерей в никуда. В обществе, как и в природе, ничто ниоткуда не берется и никуда бесследно не исчезает. Это было вынужденной, скрытой формой потребления продукта еще до того, как он произведется на свет. Раз человек что-то недополучал в итоге, то он, естественно, уже и не стремился отдавать в процессе самого труда. Изъятое у него в одной форме он возвращал себе в другой. На увеличение норматива отвечал экономией трудовых затрат.
И все же больше страдал труженик. Выходя за двери проходной, он превращался в покупателя того самого, отчасти потребленного продукта, который, естественно, ему не нравился. Снижение качества оборачивалось соответствующим возрастанием дефицита. И то, что труженик получал в счет приработка за перевыполнение норм, он вынужден был отдавать потом в качестве переплаты спекулянту, государству, повышающему цену на качественный продукт, или полезным в качестве взятки людям.
Материально, по труду, жизнь людей теперь не улучшалась. А у государства на складах скапливались огромные массы никому не нужных товаров, которые, обесцениваясь, составляли чудовищные потери общественного труда, которые, в свою очередь, удваивались, утраивались оттого, что люди, сработавшие сей продукт, тоже получали заработную плату, премии, фонды. Страна начинала держаться практически на убывающем количестве действительно ценных работников. Но чем напряженнее она работала, тем становилась беднее. Поскольку львиная доля труда попросту вылетала в трубу.
Отовсюду шли рапорты о перевыполнении планов, и везде – опустошающиеся полки магазинов. Возникала громадная текучесть кадров. Но люди, меняя работу, стремились уже не туда, куда влекли их способности, а чаще туда, где можно больше прихватить. Увы, страна, строящая «коммунизм», перестала получать удовольствие от труда.
Человек начал развиваться в потребительском плане. Убеждаясь в невозможности заработать желаемый достаток честным трудовым путем, он стремился ко всяческим левым, теневым путям. Не гнушался и приписок, обманов и даже воровства. Заводил неуставные отношения с мастером, бригадиром, контролером, предпочитая улучшению показателей труда карьерные подвижки: разряды, должности, звания. В его отношения проникал дух делячества, корыстной расчетливости, продажности. Все честное и передовое в этой атмосфере испытывало стресс отчуждения, прессинг враждебности. Происходила девальвация социалистических идеалов. Революция, осуществленная, казалось бы, во имя труда, начала глушить собственные корни.
А в это время всяческие бурбулисы и гайдары, шаталины и явлинские, лившицы и чубайсы, ясины и прочие гавриилы поповы, будущие буревестники либерализма, делают карьеры. (Они всю жизнь делают карьеру. С первого класса школы! Бойтесь таких доброхотов!). Они рассматривают экономику в отрыве от человека и вне связи с ним, как замкнутую, самодовлеющую систему. Получают кандидатские и докторские степени (разумеется, на почве «марксизма») с невинной целью освятить экономический разбой партийной, государственной и научной элиты, слившейся меж собой в экстазе привилегированного потребления. Практика накачки нормативов и обесценения труда загоняет экономику в тупик, но не подвергается сомнению.