[2] Белый Жеребец символизирует сексуальную энергию.
[3] Оно называется Сатанинским, потому что, символизируя «Нет» и контролируя сексуальную энергию (ибо такова суть испытания) оно противостоит и сопротивляется Жизни.
[4] Гора чёрная, потому что этот цвет символизирует «Нет» контроля над сексуальностью. Кандидат, устанавливая для себя высокую планку стандартов, таким образом, начинает ненавидеть толпу, требующую однородности.
[5] И снова — чёрный цвет символизирует «Нет» сексуального контроля, сопротивляющегося необузданной Жизни.
[6] К настоящему моменту уже должно быть ясно, что Сатана, как нечто внешнее по отношению к нам самим, не имеет к этому никакого отношения.
[7] Его Старшие Братья в Ордене.
Глава 9. Правдивое свидетельство Вольного Охотника при Дворе Рыцарей Золотой Стрелы
Я утвердил своё право на то, чтобы зажечь Свечу, ибо на то не было возражений у Почтенных Воинов и всех Освобождённых Двора Рыцарей Золотой Стрелы после тех чётких и ясных ответов, что я дал в ходе своего допроса.
И я действительно не мог сказать из-под опущенного капюшона мантии, смотрят ли эти Господа на меня с одобрением или укором.
Их вопросы и мои ответы примерно и кратко переданы ниже:
«Временный гость Храма Стрелы, откуда ты пришёл?»
«Я пришёл из Двора Повиновения Рыцарей Золотой Стрелы.»
«Что делал ты в том Дворе?»
«Я сметал с себя белую пыль, мешавшую моим движениям и действиям своим невежественным сопротивлением.»
«Какого цвета ты сейчас?»
«Я красный, ибо кровь моя чиста, и мои чувства — в моей власти.»
«Каковы твои намерения?»
«Я хочу взойти наверх по чёрному склону, чтобы ощутить Солнце в своих глазах. Я хочу покорить Воду и Воздух, чтобы заслужить Испытание Огнём.»
Я ждал дальнейших вопросов, ибо мне казалось, что мои экзаменаторы должны понимать совершенно точно, чем являлись мои идеи о Воде, Огне и Победе этих двух мощных Сопротивлений Утверждения Жизни (=Бога) — но продолжения не последовало, по крайней мере сразу, и всё было явно не так, как я себе представлял.
После моего последнего ответа, приведённого выше, повисло долгое молчание, и среди глубокой Ночи, которую я ощущал вокруг себя, я не мог угадать, происходило ли что-либо снаружи.
И вдруг голос особенной силы ударил в мои уши ещё одним вопросом:
«Кандидат в Войско Освобождённых, какова твоя эмблема?»
Не давая себе и мгновения на осмысление вопроса, я прокричал: «НЕТ — моя эмблема!»
Тогда хор труб и охотничьих рожков пропел триумфальный гимн Воина, который, казалось, умножал многократно провозглашённое мной Отрицание.
Затем кто-то предложил освободить меня от закрывающей лицо мантии, делая вид, что моё «зрение» было подтверждено, и у меня появилось право видеть членов Собрания, но один из Воинов — несомненно, их Глава — возразил на это, приказав прочесть отрывок из книги под названием «Сатанинская Этика», заканчивавшийся словами: «Освобождённый, подчиняющийся Двору Рыцарей Золотой Стрелы, не имеет братьев нигде, кроме этого места.»
Я был и остался глубоко убеждён в абсолютной необходимости этой строгой этики для окончательной Победы; и посему на заданный мне вопрос: «Кандидат в Войско Освобождённых, принимаешь ли ты эти принципы?» я ответил решительно: «Да, и отныне у меня не будет других братьев, кроме тех, чьи Свечи зажжены здесь. И я заявляю своё право зажечь собственную Свечу, когда настанет моя очередь.»
И тогда произошло нечто странное, чего я уж точно не ожидал. Моя мантия была снята с меня, очень медленно, при помощи крюка, уносившего её в глубины Конуса, нависавшего над залом собраний Братства Рыцарей Золотой Стрелы. Моё освобождение от Ночи началось с ног, и, пока я ощущал лёгкое дуновение ветра между своих ног, подъём мантии на мгновение прервался на высоте моего мужского органа.
После чего машина, приводившая крюк в движение, снова принялась за работу, и мантия поднялась до высоты моей шеи.
Тут пауза была долгой, и во время этого перерыва какой-то струнный инструмент, возможно, скрипка, начал играть нежную мелодию, полную ностальгического сожаления. Мне казалось, что я слышал вдалеке чей-то горестно всхлипывавший голос.
Моя голова была освобождена с одного захода, в то время, как чистый и возвышенный голос потонул в металлических аккордах труб и рожков, снова принявшихся за обозначение своей воинственной сущности.