Хор затих, и голос, распоряжавшийся церемонией, сказал Мише:
«Михаэль, произнеси своё новое имя, ибо отныне ты воплощаешь в себе освобождённую волю Господина.»
Это был торжественный момент.
Посреди глубокой темноты воцарилась поразительная тишина.
Тогда, точно в тот же миг, когда покрывало вдруг спало с моих глаз, открывая мой взгляд удивительному свету, Миша твёрдым голосом произнёс эти три слога: Хе-Хо-Ла.
И я увидела своего героя, стоящего на невысоком холме, совсем близко от старого огромного дуба, что простирал свои толстые тяжёлые ветви над его царственной головой.
Лицо Миши источало сияние, будоражившее всю травянистую окрестность странным мерцанием, попеременно серебристым, золотистым и красным.
Это был свет, которого я никогда в своей жизни не видела.
В правой руке Миша держал огненный меч, а в его левой кисти лежала золотая сфера, символизировавшая императорскую власть.
Его казачья одежда была покрыта сверху длинной мантией, о которой нельзя было сказать, сделана ли она из блестящей органзы или льняного полотна.
Вокруг травянистой местности, справа и слева от Миши, множество сияющих сущностей вибрировали, подобно манящим испарениям.
Это и были те два хора, что пели «славословия» и «поучения» Мудрости… Благовония и музыка!
Моя плита, собранная из нескольких больших камней и свежесобранных веток, была расположена посредине лужайки.
Она была повёрнута так, что моя голова была на севере, а мои ноги — на юге.
На мне не было никакой одежды под чёрной тканью, наброшенной на моё тело в качестве покрывала.
Я хотела узреть взгляд Господина церемонии, того, кто отдавал приказы остальным, но я не видела его.
«Где же Господин?» — спросила я.
В парящем собрании было видно что-то похожее на радостный трепет, и хоры снова запели, уже вместе, что-то совершенно неразборчивое для меня.
В Мише не было заметно какого-либо интереса ко мне, но я также должна сказать, что его глаза, в которых были лишь свет и огонь, источали взгляд, неведомый смертным.
Возможно, он видел меня — но по-другому.
…Позднее, когда всё было окончено, ибо Заря показалась сквозь чащу леса и прогнала прочь истины ночи, Миша, снова в казачьем одеянии, помог мне облачиться.
Он принёс мне немного лесной земляники и взятой из источника неподалёку чистой воды.
Он был счастлив и спокоен.
«Что ты будешь делать сейчас?» — я спросила его, когда мы сели рядом на влажную траву, подобно двум рабочим, закончившим своё дело.
Он ответил не сразу — мы никуда не спешили.
«Что я буду делать?» — произнёс он наконец, — «Я научу тебя, Ксения, я расскажу тебе человеческими словами ту небесную Истину, что открылась мне этой ночью, благодаря тебе…
Позже, гораздо позже, ты станешь нести эту Истину людским массам, и человеческое эхо будет вторить тебе настолько хорошо, насколько сможет… Мы отпразднуем мирскую свадьбу, чтобы люди оставили нас в покое… Доброе утро, суженая моя!» — сказал он, улыбаясь.
За этим первым событием последовали другие, навек определив мой духовный путь.
Возможно, когда-нибудь я расскажу вам о них…
Глава 8. О новой религии. Доктрина Третьей Части Троицы
Божественность троична: Отец, Сын и Мать.
Отец — это начало пути, или же Падение, от Истока до уровня разделения и множественности.
Сын — это ностальгия и воля к всеобъемлющему искуплению, с которой борется Противник по природе своей — Сатана.
Мать — это возвращение к Истоку, после окончательной битвы и примирения в Сыне Его двух противоположных начал: природы Христовой и природы сатанинской.
Сын отделяется от Отца и разделяется надвое: Он двойственен.
Мать исходит от Отца и Сына, и содержит их обоих: Она троична.
Только Отец единороден.
Три аспекта Троицы — Отец, Сын и Мать — идут последовательно по времени, но одновременно в своём Вечном Присутствии в местах, что не вовлечены во взаимодействие на уровне разделения и множественности.
Последовательность — Отец, Сын, Мать — объясняется так:
Отец — это Мужской принцип, осуществляющий акт отрицания Единственного Духа; это любовь, направленная на плоть.
Сын — это принцип второго отрицания, в котором плоть отвергает плоть; это любовь, устремлённая к нереальному, любовь бесплодного сердца. Сын — не Мужское и не Женское: он находится на грани между двумя божественными принципами пола. И из-за этого он всегда вне общности двуполых существ.