— Увы! Дядюшка, картина, которую вы мне нарисовали, ужасна.
— Я рассказал вам еще далеко не все, поверьте.
— К несчастью, дядюшка, в центральных провинциях положение не лучше. Только на Тихоокеанском побережье, достаточно далеко отстоящем от театра военных действий, царит относительное спокойствие… Под гнетом междоусобных неурядиц стонут Орисаба, Пуэбла и даже Мехико, несмотря на пребывание там Мирамона и все предпринимаемые этим достойным генералом усилия обуздать анархию. Подонки общества, как пена, всплыли на поверхность. Это война дикарей, борьба варваров с цивилизацией, борьба, в которой, если она продолжится, померкнет луч света, озарявшего эту несчастную страну. Везде только и разговоров про грабежи да убийства, и никто этому не удивляется, все считают это чуть ли не вполне заурядным явлением… Представители иностранных государств не в состоянии защитить проживающих в Мехико своих подданных от насилия, а испанский посланник, лишь несколько дней назад прибывший в нашу страну, уже успел прийти в полное отчаяние…
— Значит, повсюду, на всей территории государства, царит та же анархия?
— Да, дядюшка, везде.
— Теперь скажите мне, что вы думаете делать?
— Как вы знаете, дядюшка, большая часть поместий моего отца находится на территории Колима и в штате Монора. Поэтому мой отец поручил мне предложить вам от его имени следующее. Вам нечего и помышлять о том, чтобы сесть на корабль на побережье Атлантического океана. Это вам не удастся ни при каких обстоятельствах: слишком много глаз следят за вами.
— Я и сам это знаю… Но могу ли я рискнуть пройти через всю территорию республики со слабыми и беззащитными юными девушками, когда на каждом шагу нам будет грозить опасность нападения какой-нибудь разбойничьей банды.
— А между тем, дядюшка, только тут еще и можно надеяться на спасение… Впрочем, если и может грозить вам опасность, то только на отрезке пути от Медельена до Мехико, который преодолеть благополучно действительно трудно… Тут будет приблизительно восемьдесят миль с небольшим, и вам потребуется самое большее десять дней.. В Мехико вас встретят человек двадцать надежных пеонов моего отца, которые должны сопровождать вас до Гермосильо, а оттуда в Гваямас, где специально нанятое отцом французское судно ждет вашего прибытия, чтобы доставить вас к нам… Все состояние моего отца и переданные ему ваши деньги уже находятся в безопасности на этом корабле.
— Но подумайте только, племянник, восемьдесят миль, которые нам предстоит преодолеть, — не шутка, и если мужчина, хотя и с трудом, способен завершить такое, то для двух юных девушек оно практически невозможно.
— Дорогой дядюшка, не забывайте, что речь как раз идет не о вашем спасении, но о спасении ваших дочерей… Каждый потерянный час, даже минута, приближает вас к ужасной катастрофе! Мы с отцом долго обсуждали ваше положение и ничего лучшего придумать не могли… Вы, разумеется, тоже понимали, что рано или поздно вам придется искать спасения в бегстве и, надеюсь, приняли соответствующие меры на этот счет?
— Конечно, я запасся мулами, лошадьми, оружием и, кроме того, нанял человек десять, на которых, как мне кажется, я могу положиться, и которые ждут только моего решения.
— Хорошо. Я, со своей стороны, тоже принял некоторые меры и, кроме того, у меня есть надежный проводник, француз, который вот уже целых двадцать лет живет в Америке и исходил ее вдоль и поперек. Он заверил меня, что проведет нас по таким тропинкам, которые известны только ему одному.
— Восемьдесят миль… — прошептал дон Гутьерре.
— Обдумайте все, как следует, принимайте решение, дядюшка, я буду ждать ваших приказаний, чтобы начать действовать. Но только, прошу вас, не мешкайте слишком долго в интересах ваших очаровательных дочек. Знает ли кто-нибудь, что вы перебрались сюда?
— Деголладо, которому я не раз оказывал солидные слуги, посоветовал мне поселиться в Медельене, обещая предупредить меня, как только мне будет грозить какая-нибудь опасность.
— Деголладо! — досадливо покачал головой молодой человек. — Он душою и телом предан Хуаресу.
— Это действительно так, но мне кажется, я смело могу на него положиться
— Дай Бог, чтобы вам не пришлось раскаиваться в этом, дядюшка.