И тем не менее, трое налетчиков уже корчились в предсмертных судорогах на земле, другие получили более или менее серьезные ранения, при том, что ни один их удар не достиг цели, Луи Морэн и его спутники казались неуязвимыми.
Между тем наши герои не щадили себя и, плотно примкнув друг к другу, шеренгой медленно шли на бандитов, пока, наконец, не взяли их в плотное кольцо.
Дон Рамон и его сообщники сражались отчаянно: они знали, что на пощаду им рассчитывать не приходится, а спастись бегством невозможно. Отчаяние удесятеряло их силы, а бешенство, вызванное неожиданным срывом замысла, в удаче которого они не сомневались, удваивало их энергию. Они дрались как безумные.
Дон Мигуэль уже не раз выхватывал свои револьверы, чтобы в упор стрелять в налетчиков, но француз останавливал его и говорил с присущей ему свирепой усмешкой:
— Нет, нет, дон Мигуэль, мы имеем дело с самыми дерзкими животными… В койотов не стреляют, как в ягуаров. Пускайте им кровь! Пускайте им кровь!
И он собственным примером показывал, как надо пускать кровь, издавая громкий крик радости каждый раз, как его шпага вонзалась в человеческое тело.
Битва или, лучше сказать, кровавое побоище, продолжалось уже довольно долго, а между тем, не отворилась ни одна дверь, ни одно окно. Обитатели ближайших домов со страхом прислушивались к доносившемуся с улицы шуму и были уверены, что долгожданная революция наконец-таки разразились.
Из восьми бандитов, напавших на карету, только трое держались еще на ногах, остальные же были убиты или серьезно ранены, и потому не могли уже не только сражаться, но и подняться с земли — их безжалостно топтали сражающиеся.
Гибель уцелевших бандитов была не более, как вопросом времени для их неутомимых противников, из которых никто пока не был ранен. Вдруг дон Луис сделал шаг назад и опустил шпагу.
— Стой, — сказал он, — так не может больше продолжаться — мы убиваем, а не сражаемся… Сент-Аманд и вы, друзья, следите только за тем, чтобы никому из этих негодяев не удалось убежать, и предоставьте мне и дону Мигуэлю покончить с этим делом.
Канадцы покорно отступили на несколько шагов и остановились, готовые в любую минуту прийти на помощь нашим храбрым рыцарям.
Трое бандитов, все еще продолжавших сражаться, были дон Рамон, дон Ремиго Диас и Гардуна. Они воспользовались предоставленной Луи Морэном передышкой, чтобы мобилизовать все силы для последнего жестокого и решительного боя, и тут сеньор Гардуна, вместо того, чтобы стать в оборонительную позицию, бросил свой мачете на землю и, скрестив на груди руки, изрек патетическим тоном:
— Надеюсь, нас никто не может упрекнуть в том, что мы менее великодушны, чем наши противники.
— Как прикажете понимать ваши слова, дон Антонио? — гневно вопросил дон Рамон.
— А мне кажется, что это понятно без всяких слов, сеньор, — невозмутимо отвечал бандит, — эти кабальеро не хотят злоупотреблять правом сильного и желают сражаться с нами по правилам дуэли, поэтому и мы обязаны последовать их примеру… Уравняем партию. Что же касается меня, то мне кажется, я с честью исполнял мою обязанность, а так как эта ссора касается меня лишь косвенно и не затрагивает впрямую моей чести, я объявляю, что, побежденный деликатным обращением дона Луиса Морэна, добровольно отказываюсь от участия в поединке и бросаю оружие. Вот и все, теперь поступайте, как знаете, но только не рассчитывайте больше на меня.
Дон Рамон слушал эту длинную тираду с возрастающим гневом, а когда Гардуна, наконец, умолк, разразился яростными проклятиями:
— А, собака! Теперь я все понимаю!.. Это ты нам изменил, ты нас предал!.. Дорого же ты заплатишь за свой подлый поступок!
С этими словами он, как молния, бросился на бандита, и тот не успел опомниться, как его грудь дважды пронзил мачете дона Рамона.
— Умри, негодяй! — вскричал он, скрежеща зубами. — Пусть я погибну здесь, но, раньше чем умереть, я, по крайней мере, отомщу за себя!
Гардуна не успел даже вскрикнуть и замертво повалился на землю. В умении владеть мачете дон Рамон считался непревзойденным. Его удары были точны и искусны — удары профессионального убийцы.
Затем он обернулся и, как смертельно раненный тигр, бросился на дона Мигуэля, крича:
— Бей! Бей!
Бой завязался снова. В течение нескольких минут слышались только лязг стали да тяжелое, прерывистое дыхание сражающихся, жаждавших крови друг друга.
Эта борьба четверых, не ведающих страха молодых людей, была сосредоточена на том, чтобы перерезать горло своему противнику, эти трупы убитых, попираемые ногами сражавшихся, эти свидетели поединка, полудикие охотники с угрюмыми лицами, молча и спокойно взиравшие на то, как у них на глазах проливается человеческая кровь, наконец, эти факелы, отбрасывавшие фантастические тени на стены соседних домов, — все это, вместе взятое, являло собой ужасающее зрелище, возможное разве что только в Мексике.
Несмотря на равное число противников как с той, так и с другой стороны, дуэль не могла продолжаться долго. Дон Рамон и оставшийся в живых его сообщник, теснимые своими храбрыми противниками, все отступали и отступали назад, пока не уперлись спиной в стену. Теперь они уже не наступали, а только парировали удары, да и то вяло. Они были до такой степени утомлены, что роковая развязка становилась неизбежной. Холодный пот выступил у них на висках, пересохшее горло судорожно сжималось, а в глазах была уже не дерзкая отвага, но, скорее, страх, страх смерти. Они все еще по инерции продолжали сражаться, хотя все их усилия могли отдалить смерть лишь на какие-нибудь несколько минут, а, может быть, даже и секунд.