Девушка взяла костыли, лежащие рядом, и, опершись на них, поднялась на ноги. Спина все еще болела, однако эта боль была несравнима с душевной обидой, которая завладела нутром Юнис.
– Чего ты боишься? – спросил Пэйта, подойдя к ней и одарив пристальным взглядом.
– Я не боюсь! – возмутилась девушка, чуть не выронив костыль из руки. – Я просто переживаю о том, что будет завтра!
– Ты сомневаешься, стоит ли мне доверять, верно? – улыбнулся парень, словно прочитав мысли Юнис.
– Глупости! – растерявшись, громко вскрикнула та.
– А врать ты не умеешь.
– Хватит, – фыркнула девушка. – Я лишь делаю выводы из того, что вижу.
– И что же ты видишь? – не отставал Пэйта. Глаза его поблескивали хитрым огоньком.
– Вижу, что ты заразился от Филиппа занудством!
Юноша довольно улыбнулся.
– Что? – буркнула Юнис, нетерпеливо глядя на него.
– Все верно, – с блаженным видом ответил Пэйта. – Такой я тебя и видел.
Девушка раздраженно взвела глаза к небу и хотела вернуться к бункеру, но юноша взял ее руку, потянув к деревьям. Юнис не стала сопротивляться. В глубине души она верила, что этот человек не причинит ей вреда. Девушка выхватила руку и добровольно заковыляла, опираясь на костыли. Они шагали к лесу, а потом сквозь него. Звуки становились все более глухими, воздух влажным, а заросли густыми.
Спустя некоторое время Пэйта остановился на небольшой поляне, усыпанной мелкими желтыми цветами. Ни кладбища, ни кирпичной постройки уже не было видно. Юнис ощущала, как спокойствие пытается наполнить ее собой, но его все еще вытесняла тревога. Пэйта словно знал, как девушка любит тишину леса, и специально ее сюда привел. Юнис глубоко вздохнула в надежде освободиться от тяжелых мыслей.
– Здесь красиво, – безрадостно и немного устало произнесла она, наблюдая, как солнечные лучи пляшут на траве и цветах.
– Прислушайся, – Пэйта приставил палец к губам. – Слышишь?
Юнис не понимала, что именно она должна услышать. Малумов? Их боевой клич? Поведение юноши настораживало. Но он оставался спокоен. Положив руку на ее плечо, Пэйта указал на деревья.
– Прислушайся, – снова повторил он.
Юнис притихла, пытаясь уловить какие-нибудь звуки, и тут до ее ушей донеслись трели и пересвисты лесных птиц. Их голоса эхом отдавались от деревьев, оживляя все вокруг. Почувствовав долгожданное спокойствие, девушка закрыла глаза. Как же долго она не позволяла себе расслабиться и насладиться моментом…
– Все птицы поют по-разному, слышишь? – прошептал Пэйта над самым ухом.
Юнис обратила внимание на его наблюдение. Сверху раздавались отрывистые и резкие выкрики, а из глубины леса доносились приятные трели, и, к сожалению, их почти не было слышно. Одни пташки пели однотонно и однообразно, другие создавали уникальные, едва уловимые мелодии. Однако голоса всех птиц, звучащие в унисон друг другу, создавали свою неповторимую песню.
– Да… – прошептала в ответ Юнис, открыв глаза.
– Чье-то пение быстро надоедает, правда? – задумчиво произнес Пэйта. Он неторопливо шагал туда-сюда по поляне, сложив руки в замок за спиной. Его глаза бегали по очертаниям деревьев, словно что-то выслеживая. – А чье-то пение хочется слушать бесконечно, словно это услада не только для слуха, но и для сердца.
Юнис внимательно посмотрела на него. Пэйта, вероятно, витал где-то в облаках, позабыв о реальности. Но ей нравилось слушать его речь.
– К примеру, мое сердце трепещет, когда я слышу тебя, – внезапно заявил юноша. – Просто ты одна из таких птиц, которых в миллионы раз меньше, чем заурядных и надоедливых. Твое пение для меня – это твоя отвага, твой разум и душа. Я вижу их. В моих глазах ты похожа на соловья.
Юнис невольно улыбнулась, покачав головой. Слова Пэйты хоть и звучали волшебно, но все же навевали какую-то тоску.
– Соловья, который однажды найдет свою розу, – с грустью усмехнулась она и тут же подумала, что вряд ли Пэйта слышал об этой истории.
– Нет, – ответил вдруг юноша. – Соловья, который однажды обретет свое небо и ни в коем случае не обменяет его на золотую клетку.
– Красивые слова, – улыбнулась Юнис, до глубины души польщенная таким незаслуженным сравнением. Она никогда не думала, что за стеной ей повстречается человек, да и еще и такой романтик.