А как же иначе? Он ведь монах! Монахи не женятся. Брата Ассера страшат женщины, если только они не кошмарные уродины — а таких он запугивает. Но покажи ему хорошенькую молодую девочку, и он становится таким, как будто его одурманили. И конечно, ему ненавистна сила женщин.
— Какая еще сила?
— Я имею в виду не только их груди. Господь свидетель, в грудях тоже достаточно силы, но есть у них и настоящая сила, власть! У моей матери имелась такая власть. Знаешь, Утред, она не была королевой теней, видишь ли, но была знахаркой и гадалкой.
— Она видела будущее?
Пирлиг покачал головой.
— Она знала, что происходит вдалеке от нее. Когда мой отец умер, она вдруг закричала. Закричала как сумасшедшая, потому что знала, что случилось. И она оказалась права — беднягу прикончил сакс. Но лучше всего моя мать владела искусством целительства. Люди приходили к ней за много миль, и неважно, что она родилась саксонкой, они все равно шли целую неделю, только чтобы она к ним прикоснулась. А я? Я получал такое прикосновение бесплатно! Она колотила меня, да еще как! И, осмелюсь сказать, я этого заслуживал, но она была настоящей знахаркой. Конечно же, священникам это не нравилось.
— А почему?
— Потому что мы, священники, говорим людям, что вся сила исходит от Бога, а если она исходит не от Бога, тогда она должна быть злом, понимаешь? Поэтому когда люди заболевают, церковь хочет, чтобы они молились и отдавали священникам деньги. Священники не любят того, чего не понимают; им не по нутру, когда люди идут к простой женщине, чтобы вылечиться. Но что еще делать бедолагам? Рука моей матери, да упокоит Бог ее саксонскую душу, была целительнее любой молитвы! Лучше, чем прикосновение к гостии! Я бы не стал запрещать людям приходить к знахарке. Мало того, я бы велел им к ней приходить!
Тут он перестал болтать, потому что я поднял руку, увидев какое-то движение на холме к северу от нас, но то оказался всего лишь олень. Я уронил руку и пришпорил лошадь.
— А твоя Исеулт, — продолжал Пирлиг, — ее вырастили так, что у нее есть сила, и она эту силу уже не потеряет.
— А разве крещение не смыло с нее эту силу?
— Вовсе нет! Оно просто сделало ее чуть-чуть холоднее и чище. Нет ничего плохого в том, чтобы помыться один или два раза в год. — Священник засмеялся. — Но там, на болоте, она все время боялась. Ты ушел, а Исеулт осталась одна, в окружении сплошных саксов, которые постоянно шипели: «Она язычница!» Ну и что же, по-твоему, бедняжке оставалось делать? Она хотела быть одной из них, хотела, чтобы люди перестали плеваться при виде ее, поэтому согласилась креститься. Кто знает, может быть, она и в самом деле христианка? Я бы возблагодарил Бога за такую милость, но я предпочитаю благодарить Его за то, что Он сделал Исеулт счастливой.
— Ты думаешь, она счастлива?
— Конечно нет! Она же влюблена в тебя! — засмеялся Пирлиг. — А быть влюбленной в тебя — значит жить среди саксов, верно? Бедная девочка. Она как красивая юная лань, которой приходится жить среди хрюкающих свиней.
— Какой ты красноречивый.
Пирлиг снова засмеялся, нимало не обидевшись.
— Выиграй эту свою войну, Утред, а потом забери Исеулт подальше от нас, священников, и подари ей множество детей. Она будет счастлива и в один прекрасный день станет воистину мудрой. Вот настоящий дар женщин — быть мудрыми; не многим мужчинам повезло иметь таких жен.
Лично я всем прочим благам на свете предпочитал дар быть воином, хотя в тот день мне так и не удалось подраться. Мы не видели датчан, хотя я не сомневался, что они видели нас и что Гутруму уже доложили: Альфред наконец вышел из болот и движется в глубь страны. Мы давали Гутруму возможность уничтожить нас и навсегда покончить с Уэссексом, и я знал: датчане наверняка готовятся выступить в поход.
Ту ночь мы провели в земляном форте, построенном еще в старые времена, а на следующее утро отправились на северо-восток по разоренной земле.
Я поехал с небольшим отрядом вперед, в холмы — посмотреть, не появился ли там враг, но мир вокруг казался по-прежнему пустым. Летали грачи, танцевали зайцы, в лесах куковали кукушки, повсюду густо росли колокольчики, но датчан нигде не было видно.
Я двинулся вдоль высокого хребта, пристально глядя на север, но так никого и не увидел, а когда солнце поднялось высоко, повернул на восток. В моем отряде было десять воинов, нашим проводником был уроженец Вилтунскира, хорошо знавший эту местность, — он вел нас к долине Вилиг, где стоял Камень Эгберта.
Не доезжая до долины примерно мили, мы заметили к югу от нас всадников. Мы галопом пересекли нетронутое пастбище — и увидели, что это Альфред в сопровождении Леофрика, пятерых воинов и четырех священников.