А ещё Сакуров повадился ходить в летний загон для совхозного дойного стада. Кто-то подсказал ему, что загон уже стали разбирать, и Константин Матвеевич решил тоже разжиться кой-каким стройматериалом. Ходил он по ночам, чтобы не попасться на краже, и порой ему было жутковато, когда он тащил сани, гружёные необрезным сосновым тёсом, среди белой бесконечности холмистой среднерусской равнины, покрытой серебристым снегом и окружённой непроходимо чёрным космосом зимней ночи. Космос пялился на ночного ворюгу колюче холодными звёздами, шуршал падающим с тополей в лесополосе инеем и пел металлом санных полозьев на предательском морозе. Конечно, Константин Матвеевич мог бы купить доски и на недавно открывшейся пилораме, но Жорка его отговорил.
«Ты, чё, лох? – втолковывал бывший интернационалист. – Там цены, как в Англии. А пилят они с точностью плюс-минус два дюйма. И нужны тебе такие доски, где через одну заявленную сосновую доску одна еловая или одна тополёвая? Причём они все сырые, и тебе ещё придётся их самому сушить, чтобы не покоробило».
«А ты откуда знаешь?» - спрашивал Сакуров.
«Знаю, был в Угарове у одного знакомого, видел, что ему привезли деятели с этой пилорамы…»
«Да, незадача, - бормотал Константин Матвеевич, - а ведь мне для капитального ремонта край покупать культурную доску, потому что одним ворованным необрезным тёсом мне не обойтись…»
«Вот весной и покупай, чтобы потом подсушить», - советовал Жорка.
«Пожалуй, так и сделаю», – обещал Сакуров и снова тащился в загон. Он хотел добыть каких-никаких проводов, но, когда сунулся, провода уже поснимали. Одни говорили, что это сделали сами совхозные деятели, а Виталий Иванович показал на военного. Тот, кстати, развил бурную деятельность, и тащил всё, что плохо лежало. Вскоре у него на участке выросла гора кирпича, штабель свежеошкуренных дубовых стволов и ещё один штабель шпал. Потом военный попался. И попался самой начальнице службы местной лесозащиты. Та была зла как собака, потому что её бросил любовник, и шастала по вверенному ей участку с целью оттянуться на каком-нибудь подчинённом разгильдяе-работяге. А в это время военный тащил к себе на участок берёзовый ствол. Тащил – тащил да и присел перекурить. А тут начальница, нестарая ещё баба. Ну, сначала она обрадовалась, увидев такого симпатичного нарушителя, и решила позаигрывать, пугая военного разными санкциями за незаконно спиленную берёзу в её угодьях. Но дурак-военный, ни черта не смыслящий в тонкой женской психологии, не понял заигрываний и послал начальницу в жопу. А когда та стала беленеть от праведного гнева принципиально ответственного лица за материальные ценности при виде расхитителя оных, военный обложил её трёхэтажным матом и пошёл восвояси. А так как шёл он, имея в виду берёзовый ствол, не шибко, то начальница путь его проследила, засекла участок отставного подполковника и доложила о своих наблюдениях в транспортную милицию, каковая милиция ведала хищениями с поездов, железных дорог и прилегающих к ним лесопосадок.
И, пока военный договаривался с транспортными ментами о сумме штрафа, Сакуров решил завязать с походами в загон.
«Да ну его, - прикидывал бывший морской штурман, - у меня только дела стали налаживаться, и мне сейчас присесть за кубометр кривых досок не хватало…»
К тому времени он купил новых поросят, финский колун и немецкую бензопилу. После этого в сараях снова послышался поросячий визг, Мироныч возобновил свои инспекции, уповая на трёхкратную компенсацию своих потерь, а заготовка дров пошла веселей. Зато с сыром начались проблемы. Во-первых, персонал стал борзеть ещё больше, охрана распоясалась, да и хозяин акционерного стада попробовал задвинуть цену на молоко выше реальной.
«Чтоб ты сдох», - пожелал хозяину Сакуров и прекратил сырные дела, рассчитывая возместить сырные потери за счёт свиней, которых он решил в следующий раз не толкать живьём, а наделать из них разных полуфабрикатов. При этом Константин Матвеевич железно надеялся на отсутствие Мироныча хотя бы в течение двух недель. Тот затеял поправлять своё здоровье в части зрения и собирался отвалить в какой-то подмосковный госпиталь для бывших фронтовиков.
«Да какой ты фронтовик? – глумился над старым мерзавцем Жорка. – Ты и немца то вооружённого живого не видел…»
«Зато сколько разного добра из побеждённой Германии привёз», - не отставал от Жорки Виталий Иванович.
«Зато я видел вооружённого до зубов японского милитариста», - парировал Мироныч, проигнорировав добро из побеждённой Германии.
«Это где ты его видел?» – сделал стойку Жорка.
«Собрались мы как-то на рыбалку, - завёл известную волынку Мироныч, - я, начальник политотдела береговой обороны майор Сагальский, командир тыла 4-участка дальневосточной резервной армии подполковник Пашков и капитан третьего ранга Коля Михайловский. Пошли в сторону Кунашира (127) на сторожевом катере и, не доходя границы нейтральных вод, заметили вдали два дыма. Ну, командир катера прикладывается к биноклю и видит, что это два японских военных корабля. Я, понятное дело, тоже смотрю в свой бинокль и что, вы думаете, я вижу? А вижу я, как один японский мерзавец грозит мне кулаком!»
«Поэтому ты фронтовик?» - загоготал Жорка.
«Не только поэтому», - уклончиво возразил старый хрыч.
В общем, Мироныча обещали бесплатно вылечить в одном из военных подмосковных госпиталей, даже срок назначили и, зная прижимистость своего соседа, не пропускающего ни одной халявы, Сакуров железно надеялся на его отсутствие в то время, когда придёт пора коптить свинину.
А к той поре в стране перестали платить пенсии, пособии и зарплаты. Наверно потому, что страной рулил прижимистый Виктор Степанович Черномырдин. А Ельцин пил горькую и плясал русские народные танцы. Но так как и тот, и другой были самой махровой хитрожопой деревенщиной, то, пока один рулил страной, а другой пьянствовал, оба успели хорошо приподняться. Виктор Степанович стал миллиардером, а Ельцин устроил для мужа старшей дочери целый «Аэрофлот» на мелкие расходы. В то время как младшая дочь первого президента РФ открыла свой первый банк в Австралии. В Угарове тоже было весело. Кого-то убивали, кто-то баллотировался, первый мэр Угарова, бывший коммунист и бывший учитель истории с географией, открыл первую игорную в городе точку. Первый глава районной администрации, порешив нескольких конкурентов, приватизировал единственный в округе заповедник и принялся застраивать его охотничьими коттеджами. Главный районный прокурор построил первую шикарную сауну с девочками. А так как прокурор резко отрёкся от своего гнусного большевистского прошлого с тем, чтобы переквалифицироваться в ревностные демократы, то, учитывая его новые демократические воззрения, в его сауне случались и мальчики. Потому что его новые друзья с бывшим советским уголовным прошлым, ставшие местными бизнесменами самого коммерческого свойства, таки любили проводить время с мальчиками.
Потом наступила весна, годовая инфляция побила свои собственные прошлогодние рекорды, Сакуров дождался, когда Мироныч отвалит в госпиталь, и занялся реализацией копчёной свинины. Реализация принесла совершенно смешную чистую прибыль, но Константин Матвеевич не пал духом, а продолжил упираться на ниве единоличного обогащения. Он строго менял рубли на доллары, выискивая наиболее выгодные – в смысле обменного курса – обменные пункты, потому что в отделениях Сбербанка драли за операции втридорога. И так однажды, гоняясь за грошовой выгодой, нагрелся на целых триста долларов. Ему потребовались рубли для приобретения приглянувшейся ручной дисковой пилы, Константин Матвеевич решил обменять обратно недавно приобретённые триста долларов, а они оказались фальшивыми.
«Вот так вот, - удручённо думал бывший морской штурман, возвращаясь из Москвы на «фольксвагене» домой без долларов и пилы, - теперь уже в обменниках стали жулить. Ну и народ…»
С тех пор Сакуров менялся только в отделениях сбербанка.
Потом накатило лето, его сменила осень, затем снова навалилась зима со всеми своими снегами, морозами, оттепелями и завирухами (128). Ельцин продолжал пить, Черномырдин продолжал экономить, Чубайс заработал свой первый миллиард, Алабин, глава Угаровской районной администрации, порешив ещё несколько человек, прибрал к рукам местный мясокомбинат. Семёныч допился до белой горячки, и гонялся по деревне за Петровной с солёным огурцом в руке. Та бегала-бегала, орала-орала, а когда увидела, что Семёныч гоняется за ней не с пистолетом, а с огурцом, накостыляла благоверному по шее и сдала его в наркологический диспансер. А так как местные наркологи, равно как нейрохирурги, дантисты, окулисты и педиатры давно перешли на натуроплату (смотри про экономного Черномырдина), то экспресс-лечение Семёныча в наркологическом диспансере обошлось глупой Петровне в три мешка картошки и сто долларов из неприкосновенных запасов. А вот для полной выписки вздорного Семёныча потребовалось присутствие его крутого сына, который работал в таком месте, где зарплату выдавали своевременно. Дело в том, что местные наркологи не рассчитывали получить с жены пациента больше картошки, но когда та сама притаранила (воспользовавшись, кстати, машиной Сакурова) сто баков, призадумались. Но ненадолго, и огорошили глупую бабу таким резоном, что, дескать, маловато будет, потому что они не только вылечили Семёныча от белой горячки, но и закодировали его от пьянства, курения и прочей наркотической зависимости, включая женщин лёгкого поведения, на всю оставшуюся жизнь. В общем, наркологи отняли у Семёныча штаны, документы и стеклянный глаз, пообещав вернуть всё это после выписки, каковая выписка произойдёт тогда, когда Петровна подгонит ещё триста долларов. Или хотя бы сто двадцать.