«Да, брат, ты совершенно зря пропустил эти поминки, - рассказывал на следующий день Жорка, - таких поминок ты ни в Грузии, ни в Японии не увидишь…»
«Ну, нет уж, увольте», - мысленно возражал Сакуров насчёт того что зря и так далее.
Глава 55
Про Виталия Иваныча забыли через неделю. Его вдова, порезав живность, отвалила на городскую квартиру. С собой она забрала свою престарелую мать, а ближайшему соседу, Петьке Варфаламееву, со слезами на глазах наказала присматривать за домом.
«Не волнуйтесь, Нина Михайловна, присмотрю», - обещал пьяненький Варфаламеев.
«Всё, кранты ещё одному кулацкому гнезду», - приговаривал Семёныч, подваливая к Варфаламееву.
«Почему ещё? – не понимал Варфаламеев. – Что, кто-то уже раньше накрылся?»
«Это он тебя имеет в виду, - подсказывал Жорка. – Ты ведь тут раньше всех хотел ферму строить».
Жорка с Сакуровым пришли попрощаться с Ниной Михайловной и бабкой Калининой, увозимых в кузове военного «Урала» вместе с домашним скарбом и свежей убоиной. В кабине сидели один из зятьёв Нины Михайловны и двое её внуков.
«Держитесь там крепче» - гаркнул зять, высунувшись из окна кабины, и машина тронулась.
«Девяностолетняя бабка в кузове – это оригинально», - сказал Сакуров Жорке.
«Да, брат, а как начинал! - не унимался Семёныч. – Теперь очередь за Миронычем».
«Мироныч нас всех переживёт, - огорошил Семёныча Жорка, - потому что для него жизнь только начинается…»
«Чево это он меня переживёт!?» - заартачился Семёныч.
«А почему она для него только начинается? – не понял Сакуров. – Мне кажется, раньше, когда он рулил комбинатом, ему жилось гораздо лучше, чем живётся теперь».
«Не скажи, - упрямо возразил Жорка. – Раньше он оглядывался на уголовный кодекс и советское право, а сейчас он руководствуется исключительно своими поросячьими аппетитами. Возможностей, конечно, у него, как рядового пенсионера, мало, однако чисто с физиологической точки зрения – полная благодать».
«Это как?»
«А так, что для Мироныча и ему подобных, всякой нечистоплотной вороватой мрази, времена наступили самые благоприятные: кругом грязь, воровство, грабёж, растление нравов и самая беспрецедентная спекуляция. Приличному человеку, конечно, в такой среде худо, но где у нас приличные люди? И потом: о каких приличных людях в этой стране может идти речь, если страной с одобрения нехилого количества граждан и гражданок рулит такой откровенный кусок дерьма как Ельцин…»
«Сдаётся мне, Жорка сильно отклонился от темы, заданной Семёнычем насчёт очерёдности следования за покойным Виталием Иванычем, - подумал Сакуров, машинально кивая в ответ на бескомпромиссные высказывания контуженного соседа. – Хотя на повестке дня единственно стоял вопрос о прощании с бедной вдовой…
Вдова, кстати, давно скрылась из вида вместе с грузовиком и своей престарелой мамашей. А Жорка, распаляясь, продолжал:
«Взять, к примеру, моего одного знакомого хмыря из Лопатино. Ещё четыре года назад он напивался так, что, придя на вечерний сеанс в клуб, засыпал там и писался под себя. И тянул данный хмырь до наступления демократии три срока: два раза за кражу гусей, последний – за воровство буфета вместе с посудой и выпивкой у ближайшего соседа. Теперь этот мой знакомый – первый лопатинский предприниматель и, я слышал, собирается купить место кандидата в областной думе. А ещё…»
«Это ты про Хрунина? - выказал осведомленность Семёныч. – Большая, про между протчим, сволочь!»
Хрунина Семёныч не любил за его благоприобретённое высокомерие, с каким лопатинский первый предприниматель не пустил Семёныча дальше порога своего дворца, когда Семёныч, возвращаясь из очередной поездки в столицу, сунулся засвидетельствовать тому почтение, имея в одном кармане куртки бутылку водки, а в другом – батон сервелата.
«Его, козла, - подтвердил Жорка. – И начал данный козёл с того, что первый распилил первый бойлер в колхозной котельной и обменял нержавеющее железо на двести долларов…»
«Да, потом он разобрал свиную ферму, а потом…» - захлебнулся от праведного гнева Семёныч.
«Короче, - рубанул единственной рукой по воздуху Жорка, - у такой страны, которая начиналась с предательства и расстрела демонстраций (130), нет никакого приличного будущего!»
«Ну, это ты загнул, - не очень уверенно возразил Сакуров, - насчёт всей страны и всего её будущего. Да и связь местного процветающего предпринимателя со скрягой Миронычем натянутая…»
«Забыл про физиологию? – напомнил Жорка. – И про будущее – стопроцентный верняк. Штатники с европеоидами не для того старались, когда заваливали Союз в холодной войне, чтобы потом какая-то сраная демократическая Россия вышла в мировые экономические лидеры. А старались они для того, чтобы открыть для себя новую кладовочку природных ископаемых, а для неуправляемо размножающихся китайцев – землю обетованную. То есть, теперь кранты не одному только Виталию Ивановичу. Вот увидишь…»
Сказанное Жоркой начало сбываться скоро и повсеместно. Вернее, утрата надежд на парадное содержание картины будущего страны произошла много раньше. Раньше даже тех пор, когда в бывшем Советском Союзе пост генсека единственной тогда партии занял ушлый Миша Горбачёв, любитель вешать лапшу на уши, халявных Нобелевских премий и красивых видов Москвы с высоты Воробьёвых гор (131). Просто глупая страна ничего такого раньше не замечала, как не замечала она истинной сущности происходящего теперь, когда уже явно стали закрываться фабрики и заводы, а руководители страны стали явно поговаривать о том, что зачем-де нам коптящие небо промкомбинаты, когда можно просто копать экологически чистой лопатой неисчерпаемые ископаемые ресурсы и продавать их желающим обогащать их у себя с вредом для собственного здоровья? И, пока они поговаривали, вместе с фабриками и заводами стали закрываться лишние детские сады, лишние клубы для бывших трудящихся, лишние воинские части и даже лишние дурдомы. В это время страны НАТО, надрываясь о новой, взамен советской, угрозе в виде распоясавшихся террористов, вооружались и усиливались. И расширялись. К ним, в блок НАТО, радостно побежали восточноевропейские соседи новоявленной Российской Федерации. Одними из первых оказались болгары и поляки, хотя в своё время за болгар с поляками полегло немало русских и советских солдат с офицерами.
«Так мы же не против благодарности за пролитую на наших землях русскую кровь! – визжали болгары с поляками. – В виде неё мы готовы продолжать торговать с русскими братьями нашими консервированными огурчиками и сумками для оптовых спекулянтов (132) взамен русских газа с нефтью! А в НАТО мы бежим так, на всякий пожарный случай, да ещё потому, что Варшавский пакт накрылся медным тазом, а перед американцами нам стоять раком таки много приличней, чем перед вами, дорогие мохнорылые соседи…»
Вместе с ними срыгнули в НАТО бывшие советские прибалты, а за ними стали проситься туда же и грузины с хохлами. Первым делом они поклялись в вечной дружбе прибалтам, те от дружбы отказываться не стали, но сильно огорчили грузино-хохлацких дружбанов своим принципиальным заявлением о недопустимости приёма в НАТО таких тёмных (по сравнению с прибалтами) народов, как опухшие от горилки хохлы и немытые от перерасхода всей наличной воды для производства «Боржоми» грузины.
А потом в Россию повезли ядерные отходы. Часть из них доехала до Рязанской области. И, пока Жорка ездил за пенсией в своё Болшево, а Семёныч с Варфаламеевым пропивали штурманских кур, в тридцати километрах от Серапеевки какие-то ушлые предприниматели мгновенно открыли полигон по соответствующей переработке. Полигон базировался на месте бывшего скотного двора, туда предприниматели доставили ёмкости с отходами, получили деньги из казны на модернизацию перерабатывающего производства и смылись. Спустя некоторое время про ёмкости пронюхало местное население и скоро эти ёмкости, освобождённые от ядерных отходов, перекочевали на дворы и подворья для всяких хозяйственных нужд, в том числе – питьевых. А отходы остались себе на бывшем скотном дворе, над которым скоро перестали летать вороны и прочая паразитская птичья сволочь.