– Все в порядке, Эл, – прозвучал сзади голос Боннера. – Если Дженни не хочет переодеваться, значит, так тому и быть. – Он улыбнулся своей уродливой улыбкой и втиснулся в узкую костюмерную. – А кстати, я думаю, для читателей «Лайфа» это будет приятная неожиданность.
– Хорошо, если вы так считаете, мистер Боннер, – ответил Эл.
Боннер повернулся к Дженни.
– Ну вот ты и сыграла эту роль. – Она молча смотрела на него. – Я думал о тебе все время, – сказал Боннер, не сводя взгляда с ее лица, – ты будешь великой звездой. – Дженни продолжала молчать. – За «Грешницей» последуют другие фильмы.
– Об этом я не думала, – сказала Дженни.
– Конечно, ни ты, ни Джонас об этом не думали, – Боннер рассмеялся, – и почему ты должна думать об этом? Это не твоя работа, а моя. Джонас делает фильм лишь в том случае, если хочет этого, но вдруг подобное желание снова появится у него только через восемь лет.
– Ну и что? – спросила Дженни, глядя Боннеру в глаза.
Тот пожал плечами.
– Твоя работа зависит от меня. Если у тебя будут такие большие перерывы между фильмами, все о тебе забудут. – Бонни полез в карман пиджака и достал пачку сигарет. – А та мексиканка все еще работает у тебя?
– Да.
– И ты все еще живешь на прежнем месте?
– Конечно.
– Думаю, мне следует заглянуть к тебе вечерком на следующей неделе. У меня есть несколько сценариев, по которым мы собираемся делать фильмы. – Дженни промолчала. – Джонас уезжает по делам в Канаду, – сказал Боннер и улыбнулся. – Ты знаешь, это, наверное, просто счастье, что он ничего не слышал о твоих похождениях. Правда?
– Да, – медленно выдохнула Дженни.
– Может быть, в среду вечером?
– Лучше предварительно позвоните, – выдавила она сквозь стиснутые губы.
– Конечно, я забыл. Ничего не изменилось?
– Нет, – глухо ответила она, проходя мимо Боннера к двери. Она чувствовала ужасную слабость во всем теле. Ничего не изменилось. Ситуация складывалась так, как она всегда складывалась для нее. Ничего не менялось, кроме формы оплаты.
2
Она проснулась, и в глаза ей сразу бросилось белое белье, висевшее на веревке за окном и развевавшееся на ветру. Сильный запах жареного мяса и капусты проникал в ее комнату с соседней кухни вместе с летним ветерком. Этот запах напомнил ей, что сегодня воскресенье. Так всегда бывало по воскресеньям, когда она была маленькой девочкой, и воспоминание об этом доставило ей удовольствие.
По воскресеньям, когда она возвращалась с мамой из церкви, папа уже ждал их. Его усы были подстрижены и набриолинены, лицо гладко выбрито, и от него пахло лавровишневой водой. Он подбрасывал ее в воздух, ловил и крепко прижимал к себе, спрашивая:
– Ну как себя сегодня чувствует моя Дженни-медвежонок? Попробовала ли она крови Христовой из цистерны за церковью?
Он смеялся, она смеялась, иногда смеялась даже мама, но при этом говорила:
– Послушай, Томас Дентон, отцу не пристало так разговаривать с дочерью, сея в ее душе зерна непослушания воле Божьей.
Папа и мама были молодыми и счастливыми. После обеда папа надевал свой лучший костюм, брал Дженни за руку, и они выходили на улицу в поисках приключений.
Первое приключение ожидало их сразу возле дома в виде канатной дороги. Держа ее на руках, папа запрыгивал в движущийся вагончик, предъявлял бело-голубой пропуск кондуктора, который давал ему право бесплатно ездить на любых видах транспорта компании, и проходил в голову вагона к кабине вагоновожатого. Там он подставлял Дженни свежему ветру, и хотя у нее перехватывало дыхание, ей очень нравилось, как свежий, ласковый ветер наполняет ее легкие.
– Это моя дочь, моя Дженни-медвежонок, – кричал папа всем, кто слушал его, гордо держа перед собой девочку, чтобы все, кто желает, могли видеть ее. И пассажиры, которые до этого момента были погружены в собственные мысли, улыбались Дженни, разделяя удовольствие, написанное на ее сияющем лице.
Потом они шли в парк, а иногда на пристань, где ели горячих креветок или крабов с чесночной подливкой. Отец пил пиво, которое покупал у бутлегера, почти открыто продававшего свой товар возле столиков – конечно же, исключительно для того, чтобы посетители могли перебить запах чеснока. Иногда они ходили в зоопарк, и папа покупал Дженни пакетик арахиса, которым она кормила слона или обезьянок. Когда они вечером возвращались домой, она иногда от усталости засыпала на руках у отца. Назавтра был понедельник, и она не могла дождаться, когда снова наступит воскресенье. Ничто, однако, не пролетает так быстро, как детские воскресенья.
Потом она пошла в школу, где очень испугалась сестер, выглядевших строгими и неумолимыми в своих черных одеяниях. Сестры преподавали катехизис. Ко времени конфирмации страх постепенно исчез, и сестры воспринимались как учителя, ведущие к христианской жизни и счастью. Воскресенья детства все глубже и глубже скрывались в уголках памяти, пока почти совсем не исчезали там.
Шестнадцатилетняя Дженни лежала на кровати и прислушивалась к звукам воскресного утра. Какое-то время было тихо, потом она услышала пронзительный голос матери:
– Мистер Дентон, я тебе последний раз говорю, что пора вставать и идти к мессе.
Голос отца звучал хрипло, разобрать слова было невозможно. Она представила себе отца, небритого и опухшего от субботнего пива, в длинном шерстяном нижнем белье, лежащего на широкой мягкой кровати и уткнувшего лицо в большую подушку. Снова раздался голос матери:
– Но я ведь обещала отцу Хадли, что в это воскресенье ты обязательно придешь. Если уж ты не заботишься о собственной душе, то хотя бы позаботился о наших с дочерью.
Ответа не последовало. Потом раздался стук двери – это мать ушла в кухню. Дженни опустила босые ноги на пол и стала нашаривать тапочки. Найдя их, она встала и направилась в ванную. Длинная белая хлопчатобумажная ночная рубашка оборачивалась вокруг щиколоток. По пути в ванную она зашла на кухню.
– Дженни, дорогая, ты можешь надеть к мессе новый голубой берет, который я тебе сшила, – сказала мать, повернувшись от плиты.
– Хорошо, мама, – ответила Дженни.
Она тщательно почистила зубы, памятуя о том, чему их учила сестра Филомена на занятиях по гигиене: сначала круговые движения щеткой, потом вверх и вниз – только так можно удалить остатки пищи, которые могут вызывать неприятный запах во рту. Дженни внимательно рассмотрела зубы в зеркале. У нее были хорошие зубы – белые и ровные.
Она любила чистоту, не то что большинство девочек из Школы Милосердия, которые тоже были из бедных семей и мылись только один раз в неделю, по субботам. Дженни принимала ванну каждый вечер, хотя для этого приходилось нагревать воду на кухне старого дома, в котором они жили.
Ясными серым глазами она взглянула в зеркало и попыталась представить себя в белой шапочке и в форме медсестры. Пора уже готовиться к этому. В следующем месяце она закончит школу, но не каждая выпускница сможет получить направление в колледж Святой Марии, где учатся на медицинских сестер.
Сестры в школе любили ее, и во время обучения она всегда получала высокие оценки. А кроме того, отец Хадли написал матери Эрнест, что Дженни уделяет много времени церкви, не то что большинство современных молодых девушек, которые проводят больше времени перед зеркалом, накладывая макияж, чем в церкви на коленях перед Распятием. Он выразил надежду, что мать-настоятельница не оставит своим вниманием столь достойное дитя.
Направление в колледж Святой Марии давалось каждый год лишь одной ученице, чьи успехи в религии и учебе признавались комиссией, возглавляемой архиепископом, наиболее значительными. Если Дженни решит стать медсестрой, то в этом году такое направление получит она. Сегодня утром, после службы в церкви, она должна предстать перед матерью Эрнест и дать окончательный ответ.