– Отлично, папа. – Это была их обычная шутка. В прошлом месяце Дженни поступила на работу машинисткой в страховую компанию. Это произошло через пять недель после того, как он потерял работу, и через две недели после окончания ею Школы Милосердия.
– В ближайшие несколько недель я подыщу работу, – сказал отец, – и тогда ты, как и планировала, сможешь учиться в колледже Святой Марии.
– Ты слишком сильно накрасила губы, Дженни, – заметила мать, – сотри немного помады.
Том посмотрел на дочь. Губы у нее были накрашены совсем несильно, гораздо меньше, чем у девушек, которых ему приходилось видеть по утрам во время работы.
– Ах, мама, – возразила Дженни, – я теперь работаю в офисе, а не хожу в школу, и должна выглядеть прилично.
– Вот именно, прилично, а ты намалевалась.
– Послушай, Элен, оставь девочку в покое, – спокойно сказал Том.
Жена сердито посмотрела на него.
– Когда будешь приносить деньги, чтобы кормить семью, тогда и говорить будешь.
Том помрачнел, чувствуя, что краснеет. Дженни сочувственно улыбнулась ему, но это только расстроило его еще больше. Ему не хотелось, чтобы дочь жалела его. Он крепко стиснул зубы, чтобы не выплеснуть на жену поток накопившейся злобы.
– Сегодня я задержусь, – сказала Дженни, беря со стола бумажную сумку и направляясь к двери. – Пока, мама, – бросила она через плечо. – Пока, папа, желаю тебе сегодня удачи.
Том услышал звук ее торопливых шагов по лестнице и снова погрузился в газету.
– Можно мне еще чашку кофе? – спросил он.
– Нет, хватит с тебя и одной. Ты думаешь, мы можем покупать много кофе на двенадцать долларов в неделю, которые зарабатывает ребенок?
– Но вот же кофе, он уже готов.
– Это останется на завтра на утро, – ответила жена.
Том аккуратно сложил газету, встал и пошел в ванную.
Отвернул кран и стал собирать принадлежности для бритья. Подставив руку под струю, он убедился, что вода холодная.
– Элен! Нет горячей воды для бритья, – крикнул он.
– Значит, брейся холодной, – ответила жена с кухни. – У тебя ведь нет монеты в двадцать пять центов, которую надо опустить в газовый счетчик, а я экономлю газ, чтобы можно было приготовить ванну ребенку.
Том посмотрел на себя в зеркало. Побои на лице уже прошли, но нос был слегка искривлен и не хватало двух передних зубов. Он положил помазок и пошел на кухню.
Элен стояла к нему спиной. Он положил ей руки на плечи и повернул к себе.
– Не трогай меня, Томас Дентон. Не трогай меня, – сказала она.
– Но почему, Элен, почему? – спросил он голосом, полным смирения. – Я же не виноват в том, что произошло. Наверное, на это была воля Божья.
– Воля Божья? – иронически рассмеялась она. – И ты еще рассуждаешь об этом? Ты, который много лет не был в церкви. Если бы ты больше думал о спасении души, чем о субботнем пиве, то Он явил бы тебе свое милосердие.
Том тяжело вздохнул, вернулся в ванную и принялся бриться холодной водой. Элен не всегда была такой язвительной и фанатичной в смысле церкви и священников. Он вспомнил Элен Фитцджералд, ее смеющиеся глаза и танцующую походку – какой она была, когда они познакомились в ирландском танцзале на Дэй-стрит. В тот вечер она была лучше всех: темно-каштановые волосы, голубые глаза, маленькая ножка. Это было в тысяча девятьсот двенадцатом, а через год они поженились. Еще через год родилась Дженни.
Он уже тогда работал кондуктором, а когда вернулся с войны, они переехали в эту квартиру. На следующий год у них родился сын.
Бедный маленький Томми. Он прожил совсем недолго и умер в возрасте двух лет. Дженни тогда было восемь, и она не поняла, что произошло с братом. А Элен нашла успокоение в тишине церковных сводов, и каждый день, отправляясь в церковь, брала с собой дочь. Сначала Том не обращал на это внимания, пристрастие Элен к церкви не внушало ему опасений, и он надеялся, что оно скоро пройдет.
Но оно не прошло. Том понял это, когда однажды ночью попытался приласкать жену, но встретил холодный отпор. Он прикоснулся к ее груди под хлопчатобумажной ночной рубашкой, но Элен повернулась к нему спиной.
– В этом месяце ты не исповедовался, – сказала она, – и я не хочу, чтобы ты сделал мне ребенка.
– А кто собирается делать ребенка? – он попытался все обратить в шутку. – Просто я хочу немного любви.
– Тогда это еще хуже, – ее голос глухо прозвучал сквозь подушку. – Это грех, и я не хочу его брать на себя.
– Именно об этом и шепчут тебе твои священники? О том, что ты должна отвергать своего мужа? – Элен промолчала. Том ухватил ее за плечо и попытался силой повернуть к себе. – Это так? – резко спросил он.
– Священники ничего мне не говорили, это я сама решила. Я достаточно хорошо знаю Библию, чтобы отличить хорошее от плохого. И перестань кричать, ты разбудишь Дженни.
– Я перестану кричать, – ответил Том. Тепло ее плеча передалось его рукам, он задрожал, словно в лихорадке, и взял ее силой. Оргазм сотряс его тело, и Том замер, тяжело дыша и смотря жене прямо в глаза.
Она лежала молча, не двигаясь, совершенно равнодушная, как и все время, пока он насиловал ее. Тело его дернулось в последний раз, и тогда она заговорила. Ему показалось, что ее спокойный, бесстрастный голос, звучавший откуда-то издалека, был обращен вовсе не к нему.
– Ты выпустил всю эту мерзость в меня?
Том почувствовал боль внизу живота, посмотрел на жену и скатился с нее на свою половину кровати.
– Да, я кончил в тебя, – равнодушно ответил он.
Элен поднялась с кровати и опустилась на колени на маленький коврик перед Распятием. В темноте Том почувствовал, как она повернула к нему лицо.
– Я буду молить Богоматерь, чтобы твое семя не прижилось во мне, – хрипло прошептала она.
Том закрыл глаза и отвернулся. Вот что они сделали с ней, они разрушили их любовь. В нем волной поднялась ярость.
С тех пор он никогда не ходил в церковь.
5
В церкви было очень тихо. Элен стояла на коленях перед священной статуей, склонив голову и перебирая в руках четки. Она не молилась, в голове не было никаких мыслей – только спокойствие и пустота. Это позволяло ей полностью отключиться от того мира, который находился за стенами церкви.
Чувство собственной вины, которое постоянно терзало ее вне этих стен, как бы притуплялось здесь. Маленький Томми лежал в могиле и не упрекал ее за то, что она не уберегла его во время болезни. Ее не мучили воспоминания о том, как ее обнаженное белое тело извивалось от страсти и наслаждения, в то время как ее сын лежал мертвый в этой же комнате.
Казалось, что у него легкая простуда, которая часто бывает у детей и обычно проходит к утру. Откуда ей было знать, что в тот момент, когда она шептала мужу в ухо нежные слова, мокрота попала сыну в горло и перекрыла доступ воздуха в легкие. Когда Элен встала, чтобы поправить ему одеяло, как она обычно делала это перед тем, как уснуть, то обнаружила, что он похолодел и даже уже посинел. Откуда ей было знать тогда, что это наказание за ее собственные грехи?
Отец Хадли пытался утешить ее в горе.
– Не вини себя, дитя мое. Бог дал – Бог взял. Да свершится воля Его.
Но она чувствовала, что это ее вина. Мысль о том, что она наслаждалась во время греха, терзала ее все больше, и чтобы облегчить душу, Элен наложила на себя обет исповедаться тысячу раз. Однако ласковые, успокаивающие слова священников не приносили облегчения ее душе, потому что это была ее вина, и только она сама могла искупить ее. Здесь же, в тишине церкви, перед статуей Богоматери, она чувствовала спокойствие, опустошенность и забвение.
Джонни Борк скучал. Он последний раз затянулся сигаретой с травкой и швырнул окурок в канаву. Прыщавый подросток, стоявший рядом с ним, сказал:
– Пошли узнаем, не занята ли Тесси.
– Тесси всегда занята. А потом я слышал, что она наградила одного парня трепаком, так что я туда не сунусь. – Джонас достал очередную сигарету и прикурил. Глаза его нервно бегали, осматривая улицу. – Сегодня я предпочел бы девочку, которую еще никто не трогал.